Мятеж десяти тысяч заключенных не на шутку встревожил тюремную администрацию. Вооруженная до зубов, уверенная в крепких запорах и замках охрана на этот раз растерялась. Слышно было, как по коридору забегали конвоиры, как по всем этажам и лестницам носились солдаты, надзиратели. Сам начальник тюрьмы выскочил из своего кабинета. Некоторые охранники часто заглядывали через глазки в камеры и вкрадчивыми голосами пытались утихомирить разбушевавшуюся стихию.
— Успокойтесь, успокойтесь, — говорили они. — Сегодня же хлеб будет. Из-за снежных заносов (дело было зимой) в пути задержались поезда с мукой, но мы имеем сведения, что ее уже подвезли к Новосибирску.
И действительно, к вечеру нам выдали слегка сыроватый и недопеченный хлеб.
Глава XXV
Следователь Дубенко
23 августа 1941 года меня вызвали к следователю. Следственный отдел занимал весь четвертый этаж тюрьмы. По обе стороны длинного коридора расположилось 80 камер, приспособленных под кабинеты следователей. Был жаркий и душный день, поэтому двери всех кабинетов были настежь открыты, и в каждом из них проводилось дознание. Когда меня ввели в коридор, меня ошарашил невероятный галдеж и смешанный гул голосов: это следователи с пристрастием допрашивали подсудимых. В общей разноголосице нельзя было разобрать ничего, кроме брани, ругани, нецензурных выражений, произносимых на разных регистрах — высоких и визгливых, средних, басистых и грубых. Мать, перемать, б…, сволочь, сукин сын, фашист — только и слышно было. Водопад матерщины ошеломлял. Словно я попал не в учреждение, где должны соблюдаться какие-то элементарные нормы приличия, а в публичный дом, в котором «джентльмены» изъяснялись на языке проституток. Мне даже весело стало, когда я услышал эти истерические выкрики, густо приправленные отборной руганью. Вот это аргументация! Вот это стиль работы сталинских орлов, поставленных вершить правосудие!
Я вошел в кабинет следователя. У стола стоял блондин в военной форме. Ему было под тридцать. В его наружности не было ничего примечательного. Курчавые волосы, узкое продолговатое лицо, серые глаза навыкате, нос с горбинкой, высокий рост — вот и все, что можно сказать о внешности следователя Дубенко.
За время трехкратного допроса я достаточно к нему присмотрелся и изучил его повадки. Он не кипятился, как его коллеги, не выходил из себя, не стучал кулаком по столу, не матерился. Но я не думаю, что он был лучше воспитан, чем его собратья по профессии. Просто он был флегматичен по натуре. Видимо, раз навсегда он решил, что не стоит ломать копья, портить себе нервы, чтобы добиться признания еще у одного «врага народа». Он твердо усвоил себе истину, что, как бы ни упорствовал подследственный, ему не избежать кары. Перечень «преступлений», составленный заранее, задолго до следствия, уже лежал у него на столе. И этого было достаточно, чтобы считать виновность любого человека установленной. Дубенко даже не оспаривал доводов, приводимых подсудимым в свое оправдание, а только спокойно выслушивал их и задавал вопросы. Вряд ли он умел формулировать показания подследственных, поэтому предпочитал действовать как ученик, записывающий под диктовку каждое слово, делал при этом грубейшие грамматические ошибки.
