Так сказал мой патрон. И что сделал плут Аскеназа? Он пошел на улицу Подвале в дом рядом с костелом. Он увидел… Панна сама знает, что я увидел! Я сказал панне: надо бежать! И мы побежали. Я привел панну в свой Театр, дал ей кров и пищу и решил помочь заработать несколько денег. Так, мелочь! Не для того, чтобы отдать старому Шимону, нет! Борони Боже! Я подумал: чем плохо, когда молодая панна встречается с молодыми панами и имеет потом злотый-другой на булавки? Я думал, мой патрон будет говорить: «Ты плут, Аскеназа, но я тобой доволен!» И что же случается? Ко мне прибегает бедная Люцина — и ее лицо от страха имеет вид, как будто кто-то сидел на нем! — и говорит, будто мой патрон ищет панну Юлию! Будто она принадлежит ему!
— Ваш патрон?! — вскричала Юлия столь же панически, как и пан Шимон. — Да кто такой ваш патрон?! Кому это я принадлежу?!
— Нет, почему все кричат на бедного еврея? — внезапно успокоившись, устало спросил Аскеназа. — Почему никто ничего не скажет ему прямо, простыми словами? Почему он должен не только слушать ушами, но и видеть глазами?! Вот вы скажите, барышня — вы ведь умная девушка, да! — вы когда-нибудь видели еврея с лорнетом? Нет? И я нет! Так почему все хотят от старого Шимона, чтобы он видел сквозь стены и умел читать чужие мысли?.. Нет, все! Кончено дело. Одевайтесь, барышня. Я пошел покупать вам дом. Сегодня я вас туда привезу, и вы будете ждать там пана Сокольского. А я умываю руки, как тот Пилат!
Он двинулся было к двери, да Юлия успела поймать его за рукав.
— Подождите, — пробормотала она непослушными губами. — При чем тут Сокольский? Вы говорите, что Зигмунт Сокольский — ваш патрон?! Вашего Театра, что ли?!
Аскеназа поглядел на нее с жалостью:
— Эх, барышня! Что Театр! Театр — это так, мелочь! Пан, о котором вы говорите, — патрон всей жизни моей!
И, с силой вырвавшись из цепких пальцев Юлии, он вывалился за дверь, бросив на прощание:
— Одевайтесь поскорей, ради Христа, ради Боженьки!
* * *
Юлия так и сделала. Брезгливо отпихнув в угол голубую кучку Незабудкиных лепестков, достала из комода теплое дорогое белье, из гардероба — темно-серое бархатное платье и белую кружевную шаль: стараниями Люцины у каждого «цветочка» были туалеты для улицы, красивые и дорогие. Вот и приспел случай их обновить. На ноги надела теплые сапожки: погода на дворе стояла неласковая. Расчесала волосы, заплела туго-натуго косы, села перед зеркалом уложить их на затылке — да так и замерла, глядя на свое лицо, к которому словно прилипла ошеломленная маска.
