— Я… была дома, — робко заикнулась Юлия, недоумевая, почему так разительно переменился всегда смиренный, почтительный Яцек.
Он вновь сверкнул взглядом исподлобья.
— Вот как?
— Там никого нет! — воскликнула Юлия, но тут же прихлопнула рот ладонью. — Ни отца, ни мамы! Никого из слуг!
— Про слуг не знаю, — пожал плечами Яцек, отчего горб его как будто еще вырос. — А князь с княгинею…
Он умолк, и ужас схватил Юлию за горло. Сердце оборвалось. Она качнулась к забору и начала медленно сползать вниз.
Яцек подхватил ее уже у самой земли, но не боль от пальцев, впившихся в ее руку, будто железные крючья, заставила очнуться, а два-три коротких слова, оброненных скупо, как бы нехотя:
— Они живы… ушли. Успели.
Что-то зазвенело в его голосе, но Юлии было уже не до таких тонкостей. С вернувшейся силой она схватила Яцека за плечи, затрясла:
— Живы? Спаслись? Да где ж они?
— Почем мне знать? Верно, с войсками русскими вышли — стоят, может быть, где-то под Прагою [29], не то еще где. Князя голыми руками не возьмешь, сам ушел — и своих увел! — пробурчал горбун. — Погодите, панна Юлька, вы мне руку оторвете, а того хуже — рукав!
Юлия покорно отпустила его и вновь привалилась к забору, тихонько плача. Враз успокоившись об участи родителей, она от облегчения вовсе лишилась сил, и слезы теперь лились сами собой. Да что ж Яцек не зовет ее в дом? Сколько можно стоять здесь, в ветреной ночи? Хотелось есть, а еще больше — пить. Хотелось снять с себя грязное платье, помыться, лечь в постель, забыться сном, чтобы завтра, белым днем, на свежую голову, решить, что делать, куда отправляться на поиски отца с матерью. Господи Иисусе Христе, как они, должно быть, наволновались о пропавшей дочери, как намучились… Вся душа перевернулась у Юлии! Раскаяние обессилило крепче усталости, и ежели б она сейчас наверняка знала, куда идти, где искать родных — пошла бы, пошла невзирая на то, что с каждым выдохом из ее тела излетали, казалось, последние жизненные силы.
Яцек потоптался на месте, потом неловко шагнул в сторону, явно намереваясь обойти Юлию.
— Ну что ж, — проворчал он. — Мне, знаете, недосуг здесь… Да и время позднее! Так что…
Он не договорил, развел руками — и Юлия вдруг поняла, что Яцек и не намерен звать ее в дом. Он хочет уйти, оставив ее…
Господи всеблагий! Яцек, внук Богуславы, этот жалкий горбун, с которым Юлька играла в детстве, как с куклой, этот мальчишка — сколько ему сейчас? пятнадцать? шестнадцать лет? — всю жизнь проживший милостью князя Аргамакова, не пускает ее в свой дом?! Нет, почему же свой! В дом Богуславы! Тоже купленный, между прочим, князем для ее старой няньки! А Юлия терпит это, будто жалкая попрошайка!
