Вот такое-то почти неудовольствие изобразилось на лице государыни, когда вошедший камердинер почтительно доложил ей о Потемкине.
— Так рано?
— Смею доложить, ваше величество, что генерал Потемкин давно уже изволил прибыть во дворец.
— Ну, пусть войдет.
Красивый, статный Потемкин молодцевато вошел в кабинет императрицы и, преклонив колено, тихо промолвил:
— Простите, ваше величество!
— Простить? Да разве вы, генерал, передо мною в чем провинились? — холодно промолвила государыня.
— Провинился, ваше величество!
— В чем?
— Не знаю, государыня.
— Кто же будет знать?
— Вы, государыня.
— Я плохо что-то вас понимаю, генерал. Я никакой вины за вами не знаю.
— Дозвольте сказать вам, государыня, все то, что есть у меня на сердце, — каким-то особенным голосом проговорил Потемкин, опускаясь опять на колена.
— Говорите, я вас слушаю, только, пожалуйста, без коленопреклонений.
— Матушка-царица! Дозволь твоему покорному рабу правду говорить.
— Не только дозволяю, но требую, генерал! Говорите, я вас слушаю.
— Я самый несчастный человек на свете, государыня.
— Вы? Чем же?
— Тем, ваше величество, что вы гневаться на меня изволите.
— Кто вам сказал?
— Никто, государыня, но я вижу сам, чувствую. Я не вижу того благоволения, которым вы прежде дарили своего раба, верного и по гроб вам преданного. Вы не дарите меня тою чарующею улыбкою, которою так часто вы дарили прежде. Я чувствую, что в чем-то провинился пред вашим величеством, но в чем, того не знаю. Я давно хотел пасть к ногам вашим и вымолить прощение, — с пафосом проговорил Потемкин.
— Вот что? Повторяю вам, что никакой вины на вас я не имею. А что касается до моей улыбки, не видя которой вы, по вашим словам, приходите чуть не в отчаяние, отвечу вам так: я не ребенок, у которого красивой игрушкой можно вызвать довольную улыбку на лице.
При этих словах у императрицы появилась улыбка, но только не та чарующая, которая заставляла благоговеть и преклоняться, а улыбка неудовольствия, жестокая, вызывающая легкое дрожание ее верхней губы.
Потемкину хорошо известно было значение такой улыбки.
«Все, все пропало! — подумал он, бледнея как смерть.
— Еще чего-нибудь вы не имеете сказать мне, генерал?
— Смею просить, ваше величество…
— О чем?
— Милостиво даровать мне какое-нибудь назначение: или в пограничную армию, или в какую-либо губернию, — дрожащим голосом проговорил Потемкин и хотел было опять опуститься на колена, но государыня движением руки не допустила того.
