* * *
Как-то я зашёл в редакцию газеты «Трибуна». Это беломорская районная многотиражка. Я собирался там одолжить у ребят пятёрку.
— Ну, что скажешь про своего Солженицына? — спросили меня. — Таки смылся.
— Врёшь. Плюнь в глаза тому, кто тебе это сказал.
— Ну, Мишенька, ты не читаешь газеты. Прочти.
Читать я ничего не стал, а выпил и пошёл домой. Дома я написал вот что:
Бог твой судья в чужедальнем краю,
Знает он силу и слабость твою.
Годы, как тени пройдут — ну и пусть.
Ты уезжаешь, а я остаюсь.
Жили мы в доме казённом своём,
И остаёмся с Россией вдвоём.
И остаёмся с Россией одни
В зимние ночи, осенние дни.
Грешная, стылая, стыдная грусть —
Ты уезжаешь, а я остаюсь.
Горькое, злое, хмельное вино —
Ты умираешь, а мне всё равно!
По отношению к Солженицыну это очень несправедливо. Только к вечеру я узнал, что он не сам уехал, а его выдворили силком. Но эти стихи мне всё время приходили на ум, когда он возвращался в Россию, мучительно пытаясь соорудить из этого возвращения триумфальное шествие. Вообще, мне его ужасно жаль.
* * *
Впервые в жизни мне стыдно было при совершенно нештатных обстоятельствах. Как-то раз, весной, в Беломорске, я спас врача-венеролога от неминуемой, если не смерти, то во всяком случае, гражданской гибели. Весна в тех краях поздняя, конец мая. Как солнышко пригреет, жители выползают, вернее, выползали 30 лет назад, на пустырь у железнодорожного вокзала, где открыт был иногда шалман с бочковым пивом. Мы сидели на пустыре небольшими группами и пили пиво из литровых банок, а водку из чего придётся, а закуска, конечно, была царская — сёмга, нельма и т. д. Вижу, ходит от компании к компании какой-то странный человек. Похож он на бродягу, тогда ещё слово бомж как-то не прививалось в разговорной речи, не выходило за рамки милицейских протоколов.
Вид у этого бедолаги был ужасный. Лицо от водки и побоев опухло и посинело, глаз не видно, но… На нём был великолепный австрийский костюм, хотя и сильно жёванный, а всё же не вполне подходящий в такой ситуации, и прекрасные тоже импортные туфли, была и белая когда-то сорочка, и даже галстук. В общем, он обращал на себя внимание. Но он подходил к людям и просил выпить. Поморы народ не жадный, но подонков не любят. Его отгоняли. Мы подозвали его.
— Ребята, да вы москвичи! — он был счастлив.
— Ну, кто москвич, кто из Ленинграда, кто из Мурманска. Что это с тобой приключилось?
Человек закончил аспирантуру Петрозаводского Мединститута и был направлен главврачом в республиканскую кожно-венерическую клинику, которая помещалась неподалёку от Беломорска в посёлке Сосновец. Это по районным масштабам пост весьма ответственный. Однако в поезде «Арктика» он пошёл в ресторан и оттуда вышел в Беломорске уже без сознания. Больше он ничего не помнил.
