Я поднял стреломет майора и вдавил кнопку. Лязгнула пружина, Слизень взвизгнул и судорожно дернул вверх руку с оружием. А я толкнул майора Амбарцумова в объятья своему начальнику и тут же упал на пол. В подвале резко, давя на уши, загрохотали выстрелы. Запахло порохом, на полу звенели и прыгали отработанные гильзы. На спине майора камуфляж пошел клочьями. Чтобы удары пуль не бросили его на спину, я привстал и выстрелил Слизню в лицо. Стрелка вошла прямо в левый глаз.
Вот так все и закончилось. Все очень просто. Честный служака майор Амбарцумов не выдержал давления своего шефа и отказался выполнять его незаконные приказы. В ходе ссоры на почве личной неприязни, подельники и порешили друг друга. Можно давать отмашку траурному оркестру и подносить венки поближе к могилам… Все.
Хотя — нет! У меня оставалось еще одно дело. Нужно было убрать след от пульки, пробившей верную руку порученца.
Слизень все еще скреб ногами по бетону пола, когда я подтащил майора к нему поближе и навалил его на тело начальника. Он тянется к горлу ненавистного генерала-предателя. А генерал стреляет ему прямо в лицо. Верю! Это достойный конец эпической битвы.
Не опасаясь стереть пороховой нагар с руки Слизня, стрелял-то он несколько раз, я приложил дуло пистолета к ранке на руке майора и выстрелил через руку ему в лицо. Майор мотнул головой и обмяк…
Когда я уже залез в шар, в полосе света на ступеньках лестницы показались домашние тапочки и подол длинного халата. В этот миг Слизень в последний раз дернул ногой. На лестнице раздался долгий, дикий женский визг.
Впрочем, меня он абсолютно не потряс. Я становился другим. А сейчас мне нужно лететь за мамой.
Первым делом я перенес маму домой. Кошка уже выспалась и ушла. У мамы подрагивали веки. Было видно, что спать ей осталось недолго. Я уложил ее на постель и прикрыл легким пледом. Потом написал и поставил на видное место записку: «Мама! Все в порядке. Все закончилось хорошо, никакой угрозы больше нет. Я скоро буду. Никому не звони, ни с кем не разговаривай о случившимся. Вернусь — все объясню. У папы все O'K. Афоня».
Сидеть на месте я не мог. Скопившееся напряжение требовало разрядки. Хотелось сейчас же, немедленно, куда-то бежать и что-то делать. Чтобы заставить себя успокоиться, я прошел на кухню и сварил себе кофе. Пока джезва закипала бурой пеной над голубым огнем, пока я отсчитал положенные секунды, пока чуть-чуть поперчил кофе, бросил в него коричневого тростникового сахара — нервы и отпустило… Стало полегче, перестали дрожать руки. По кухне поплыл такой домашний, такой успокаивающий кофейный аромат. Я глотнул густой, обжигающий напиток и закурил.
