По-видимому, тут еще не имеют понятия о равноправии, — решила чайка.
В одном из окон противоположного дома забыли опустить штору. Чайка заглянула туда и увидала молодую женщину, сидевшую на кушетке и смотревшую с холодной и презрительной усмешкой на молодого человека, который, умоляя о чем-то, стоял перед ней на коленях.
Вероятно он умоляет ее дать ему то самое, что она намерена ему продать.
После этого чайка взлетела высоко к небу, чтобы отыскать дорогу на родину. Но в это время её внимание привлекло огромное мраморное здание, освещенное луною. Увенчанное остроконечными башнями, оно поражало красотою своих бесчисленных орнаментов: статуй, цветов, листьев и хоругвей. Чайка снова опустилась к земле, чтобы вблизи рассмотреть статуи. Здесь мужчины, женщины, девушки и старцы стояли вперемешку. Над целым лесом маленьких минаретов, увенчанных статуями, возвышался огромный купол, а на самой вершине его стояла большая бронзовая статуя женщины с грудным младенцем на руках.
Это, должно быть, храм, посвященный культу женщины, подумала чайка. — Утешительно, по крайней мере, хоть то, что это не просто женщина, а мать. Этот культ мне нравится.
Чайка уже собралась было лететь дальше, как вдруг из церкви послышалось пение. Сквозь громовые аккорды органа можно было расслышать слова, которые пели человеческие голоса. Слова эти произвели сильное впечатление на пернатого отца семейства:
Ave Maria, gratia plaena,
Dominus tecum,
Benedicta tu in mulieribus
Et benedictus ventris…
Несмотря на весь свой идеалистический реализм, мне кажется после всего того, что я видел, что эта песня выражает совершенно верную мысль. Ave mater! Материнство священно!
Охваченная внезапным приступом тоски по родине, чайка поспешила домой.
После легкого завтрака на озере Аннеси, она пролетела мимо Мон-Сени и ранним утром добралась до родной Женевской гавани.
Во всей гавани не было видно ни одной белой чайки, словно они все в воду канули. Чайка облетела всю бухту, обшарила камыши у Коппе, осмотрела утесы у Тонона, заглянула на болото у Ниона. Но все поиски оказались напрасными. Горькое чувство обиды охватило сердце нашего путешественника. Наконец, в грузовой гавани он увидал госпожу Гельт, сидевшую в полном одиночестве на бревнах. У неё был пристыженный и убитый вид. Она отвернулась и, казалось, нарочно старалась не замечать путешественника.
— С добрым утром, многоуважаемая госпожа Гельт! — закричал он ей еще издали. Как забастовка?
