Помню дедушку в кресле на колесах, которые он вращал руками, передвигаясь по квартире, оставшейся у семьи в одном из отобранных домов в Луковом переулке. Речь его была невнятной, он серчал, когда его не понимали. Впрочем, человек он был добрый, нас - меня и младшего брата - любил. Иногда он вставал с кресла и, держась за его спинку, в шелковом талесе - белом ритуальном покрывале с черными полосами и кисточками по краям, с кожаным кубиком на лбу, именуемым "тфилн", по очереди клал нaм с братом руку на голову и учил молитве, начинавшейся словами: "Борух, ато, аденой, алегейну". Мы повторяли эти слова вслед за дедушкой, не понимая их значения, а в конце молитвы полагалось целовать кисточки на талесе. Мне нравилась таинственность и непонятность. Тяжесть большой дедушкиной руки на голове я словно бы ощущаю до сих пop.
Мы сидели за обедом; дедушка во главе стола в своем кресле на колесах. Поднеся ко рту ложку с супом, он вдруг закашлялся. Кашель не прекращался. Все вскочили. Перепуганные взрослые покатили дедушку из-за стола в другую комнату, закрыли дверь - и наступила тишина. Я остался один в комнате, где мы только что обедали. Сидел в углу на диване, чувствуя, несмотря на тишину, что происходит нечто грозное. Потом открылась дверь, выбежала бабушка. Не видя меня, она несколько раз пробежала из угла в угол по комнате, заламывая руки и восклицая: "О, вейз мир!.. О, вейз мир!.."I И снова скрылась за дверью.
Потом я долго лежал в темной каморке и долго горько плакал. Мне было жаль дедушку, но плакал я, как сегодня понимаю, не по немy, a по себе; я впервые в жизни почувствовал, что она конечна, и ужаснулся.
Ни одна смерть впоследствии не вызывала у меня слез.
Знавшие деда говорят, что я очень на него похож, особенно сложением. Видимо, не только потому, что у меня был инсульт и я волочу ногу, и левая рука меня плохо слушается. И лет мне сейчас ровно столько, сколько было дедушке, когда он так страшно закашлялся за столом...
Так вот: несметные поколения нищих евреев сменяли друг друга для того, чтобы мой дедушка разбогател. А богатством он пользовался недолго. Все его дети, в том числе моя мать, и того меньше. Все они труженики. Мать - врач, проработала всю жизнь, и в городе, и в деревне. Отец тоже врач.5 Военный. На дедушкины деньги они с матерью учились в Ростове-на-Дону, затем в Берлине. Отец отлично знал немецкий и вообще был способен, но ленив. Меня не оставляет мысль, что женился он на матери не столько по любви, сколько по расчету. Знаю, что он из многодетной и очень бедной семьи, где, как это водится у евреев, старшие дети, получив образование, своими силами помогали затем его получить младшим братьям и сестрам. А в том, что в женитьбе его на матери присутствовал, пусть даже подсознательный, расчет, у меня нет сомнений. Это не помешало отцу обзавестись еще двумя сыновьями. Был он красив, женолюбив и нравился женщинам. Это изредка приводило к безобразным домашним скандалам. Но потом родители мирились.
