Но Грейси жила в пятистах милях от нас, в тюрьме неподалеку от Уайт-Сити.
Я еще раз посмотрела на фото Грейси. Представила, как будут толпиться возле нее дети. Представила, как она будет грызть мои туфли от Феррагамо. Как будет плавать в бассейне, а потом плюхнется на мой диван от Итана Аллена. Представила, как она будет спать по ночам рядом с детьми и красть их шоколадки. Представила, как она будет ходить следом за малышом Уэсли, когда он в очередной раз уединится.
Я поговорила с отцом. Он уже и так осуществлял каждодневную доставку детей в школу и из школы и ввел немало бытовых усовершенствований в нашем доме. Возьмет ли он на себя еще и собаку?
— Думаю, это отличная мысль, Сьюзен, — сказала папа. — Я поеду с тобой забирать ее.
Джон был темной лошадкой: то резко против собаки — «Это уже чересчур, Сьюзен», то вдруг пускал слюни, рассказывая о хорошеньком маленьком бульдожке, которого он видел в приюте.
— Мы что, спятили? — спросила я его. — Принять в дом, не видя в глаза, какую-то псину, выросшую за пятьсот миль отсюда?
— Не забудь, — ответил он, — тебя ведь тоже удочерили, в глаза не видя.
Тысяча миль пути в тюрьму и обратно позади, Марина и Обри выскакивают из дверей встречать собаку.
— Грейси! Грейси! — вопят они.
Уэсли прятался, не хотел выходить. Но едва собака оказалась в доме, он тоже присоединился к хороводу детского восторга вокруг нее. Грейси, бедняжка, написала на ковер.
Ничего.
Так вот, Уэсли никогда не подойдет и не обнимет ни с того ни с сего человека. Никогда. Но в тот вечер он залез вместе с Грейси в ее конуру, сел рядом с ней, стал ее гладить (временами его поглаживания больше походили на тумаки), разговаривать с ней.
А Грейси знай себе лупила хвостом.
— Посмотри, мам, у нее зубы острые! — сказал Уэсли, раздвигая ей верхнюю и нижнюю губу.
Грейси лизнула его в щеку.
— Можно я буду с ней спать? — спросил Уэсли.
Вот так, без усилий, Грейси стала членом нашей семьи. Любителем гоняться за ящерицами. Экспертом по рытью (мы шутили, что этому ее, наверное, научили в тюрьме заключенные). Той, кого мои дети первой приветствуют поутру и последней целуют на ночь.
В считаные дни Уэсли и Грейси стали неразлучны. Стоило Грейси повернуться на спину, намекая, что пора почесать живот, Уэсли тут же доставлял ей это удовольствие.
Он больше не мыл руки после французских тостов — Грейси слизывала сироп с его пальцев.
Он читал ей книжки с картинками, наряжал ее на Хеллоуин (в костюм утки) и хотел, чтобы она присутствовала в ванной при его купании.
