Мародеры живо покидались в телегу и помчались прочь. Вылетевший на поляну взвод мгновенно разделился. Одни кинулись вдогон французам, другие, впереди которых яростно скакал на Шермаке седовласый князь Щербатов и матерился, вовсю разиня рот, как крепостной сапожник, подлетели к избе. Гусары попадали с коней спелыми яблоками под злым осенним ветром.
— Этих чем же бить? — спросила растерянно Параша с деревянным обрубком в руках.
Алексей рассмеялся, воткнул палаш в источенное крыльцо, обнял ее, как боевого друга:
— Этих, Параша, не бить — их хлебом-солью встречать.
Отец подбежал, спотыкаясь от волнения, прижал Алексея к груди, глянул на Парашу.
— Ну и войско у тебя. Ну и девку ты приглядел. Как звать тебя, красавица? Дай поцелую.
— Я тебя, барин, тоже поцелую. — Параша перекинула обрубок из руки в руку. — А звать Парашей.
— Как? — изумился старый князь. — Сколько же вас на светлой Руси? Ну, Алексей, у нас с тобой это, видать, фамильное: крепостных девок ласкать и звать их всех Парашками. Буслай, видал такую красавицу?
— Видать-то видал, — Буслаев, румяный от бешеной скачки, подошел ближе, — но не целовал.
— Ты поосторожнее с ней, — предупредил его Алексей. — Она тут двух французов уложила. Тоже поцеловать мерялись.
Подлетел со своими Волох, спрыгнул с коня, маханул рукавом по окровавленному клинку, кинул саблю в ножны, подошел к Алексею. По всему видно — хотел его обнять, да не решался. Алексей сам шагнул к нему. Положил руку на плечо, просто спросил:
— Скучно без меня было?
— Не так чтобы особенно. — Волох виновато потупился. — Кашу хорошую варили, на сале. Да что в ней? В брюхо набьешь, а в сердце ничего не упало. Вина, ваше благородие, мало доставалось. А вот сейчас порубил эту сволочь в мелкую капусту, от всей души. А у них в телеге ну ни на капельку, чтобы поесть, одни бутылки. И два бочонка.
— Огорчился? — Алексей опять приобнял его одной рукой, он был ему рад. Как свету в окошке родного дома после долгого пути. — Плюнь и забудь.
— Я их забуду, когда на моей земле одни кости их останутся. Белые, обглоданные.
— Ты их не любишь?
— Ваше благородие, господин Алексей Петрович, как их любить? Они ить меня всего под корень срубили. И церква наши поганят, и девок малых сильничают. Кто их звал? Что им тут надобно? Я за вас-то сердцем маялся потому, что мы с вами против них…
Алексей отвернулся. Волох окровавленным рукавом отер слезу с грязной, заветренной щеки.
Подошел Буслаев, похлопывая плеткой по сапогу.
