Поговорили еще, условились о всяких действиях, однако Давыд, заботливый начальник, понял, что Щербатова что-то острое сердце гложет. Помощь нужна, либо совет добрый. Спросил ласково, руку ему на колено положив.
— Батюшка у меня на Москве, в ополчении. Боюсь, живым не вырвется.
— Выручать надо! — горяч был Давыд.
— О том и просьба. Мне бы ваш приказ — со взводом в Москву войти…
— Ну да, ну да. — Давыд призадумался. — В виде французов, так понимаю? Опасно. — Покачал головой. — Не дай бог, попадешься, да прознают, кто ты есть — тут же тебе расстрел либо виселица. Они партизан не жалуют.
— Понимаю, однако душа не спокойна. Но подумалось — взвод весь из офицеров собрать, по-французски все говорят, не дознаются.
— Слушай-ка, брат Щербатой, — глаза Давыда заискрились. — Будет тебе и разрешение от меня, и помощь. Тут, не так давно, выхватили мои разбойники офицера из ихнего штаба, хотели было срубить сгоряча, да я вмешался, взял его под свое крыло. Благородный человек, сердцем осуждает нашествие, в императоре своем разочаровался. Еще шаг-два — и готов будет нам служить, отважно и усердно.
— Так что же? — Алексей не сразу Давыдову задумку ухватил. — Если батюшку схватят, обменять задумал?
— Это последнее дело. Я его с твоим отрядом отправлю. Офицер он известный, заместо пароля и пропуска тебе будет.
Алексей задумался. Мысль заманчивая, да не предаст ли, когда среди своих окажется? А Давыд уже увлекся.
— Скажет повсюду, что казаки его захватили, да вот, к счастью, этот молодец, капитан-кирасир, со своими молодцами его отбил. Ладно ли? Да ты постой, сей минут за ним пошлю. И за злодеем Сашкой.
— Что за злодей такой?
— Да тебе он известен. Сашка Фигнер, злодеем его прозвали.
«Вот уж он-то ни к чему», — подумал Алексей, но вслух не сказал.
Фигнер был знатный партизан. Его отряды наводили ужас на неприятеля. До того ужас, что, как и за Давыдову, так и за его голову сулилась от французского командования большая награда.
Отважен Фигнер, дерзок, находчив. В тыл к французу, как в свой дом, ходит. То офицером, то монахом, то купцом, то мужиком. Ценнейшие сведения доставлял. А уж по большим дорогам разбойничать — не было ему равных. Разгонял конвои, брал трофеями не только фураж да награбленное завоевателями, но больше всего ружей, сабель, палашей и пушек. Сотнями приводил пленных. И — война есть война, она в людях и лучшее будит, и самое дурное. Сотнями приводил и сотнями же расстреливал, порою и своей рукой, без жалости и без злобы. Однако эта злоба все-таки в нем сидела. И знать, очень глубоко. Наружно не кипела, а внутри стремилась взорваться. Не раз и не два пенял ему на то Давыд, да от Сашки один ответ:
