Но весел народ. К бою привычны, а про то, что в бою будет, думать отвыкли. Солдат на войне одним днем живет. А то и одним мгновеньем. Память о прошлом его душу греет, а думка о завтрашнем дне сердце леденит. Сегодня жив — так радуйся. Радуйся крыше над головой, жаркому костру, солдатской чарке, случайной встрече на гумне…
Месяц куда-то запал. Потеплело немного — да такая уж настала пора: то к зиме потянется, то по летнему теплу заскучает. Алексей распорядился еще и одному конному взводу на огородах в засаде ждать.
Поужинали сноровисто. Вроде бы как неотложную работу сделали. Кто в избах пригрелся, кто на воле, возле костров, улегся. При ружье под рукой, при сабле на боку.
В свое время, как Алексей и ждал, примчался, возле избы коня осадив, есаул Волох.
— Ваше благородие, идут! До роты конных. Кирасиры.
— Как идут?
— Сторожко. Пред мостом спешились, коней в поводу провели. Видать, боятся нас побудить — вдруг осерчаем. Да ить мы давно осерчали.
Алексей нагнал морщинку на лоб, задумчиво свой молодой ус поправил.
— Это вы верно полагаете, Лексей Петрович, — угадал Волох. — Они думают, наш пикет на околице враз порубить и в село ворваться. А как же! Мы — которые спят, которые уже котелки до дна выскребают — их не ждем, разбежимся, неоружные, под ихними саблями. Так полагаете?
— Ты, Волох, не только нахал и пьяница, ты еще и не дурак.
— А как же! Батька мой меня делал…
— Про батьку твоего — потом. После ужина. Или за завтраком.
— Завтрак, ваше благородие, светлый князь, он бывает по-разному.
— Как это?
— Он либо до ужина, либо после, на другой день. Кто его знает — доживешь ли?
— Уже хватил чарку?
— Как же дознались, Алексей Петрович?
— А ты свой нос посмотри. Ровно свекла.
— Это, ваше благородие, отродясь так. Как меня мамка из себя выпустила, так я сразу…
— На коня, знаю.
— Не все вы, благородие наше, про нас знаете. Батька, как я в седле утвердился, тут же мне стопку влил. Заместо мамкиной титьки. Ну я и пошел по степи! На коне, да под хмельком. Да ишо во всем вольный. У моего батьки…
— Потом про батьку…
Волох, сердце доброе, сразу все понял.
— Оно так, Петрович. А вы про своих что знаете?
Алексей тяжко вздохнул:
— Ничего не знаю, Волох. Слышал стороной, что отец в московское ополчение собирался. А что с ним, что с матушкой, с сестрой — того не ведаю.
— Это тяжко, Лексей Петрович. Лучше плохое знать, чем хорошим впустую тешиться. Давайте с вами за наших родителев, за дом родной по серебряной вашей чарке, из ваших погребцов пригубим — а там и в бой. И за родителев, и за Отечество поруганное. Я вроде как правильно помыслил.
