— Заруцкой… Заруцкой… — Стала как бы припоминать. — Фамилия русская, а по облику вы чистый француз. Они стройны и изящны. Вот и в вас нет эдакой дубовости, даже в дворянах наших весьма заметной.
Заруцкой не смущался, Алексей легко и незаметно усмехался в усы. Истомин заметно, но мимолетно хмурился.
Зажгли свечи, смеркалось нынче рано, часы хрипло пробили.
— Что ж, господа, пожалуйте в баньку, а там и на покой. Пьер покажет вам ваши комнаты. Вы ведь на Завидово поутру выступаете? В добрый час, там эти дни спокойно было. Но овса и там не достанете — опустошил поганец француз.
— Стройный и изящный, — добавил под общий смех Заруцкой.
Перед сном Алексей, сытый, свежий после бани, под хмельком, обошел посты и пикеты, зашел в амбар, где со смехом и руганью укладывались на соломе его гусары, одетые, сняв только кивера и сапоги, отстегнув сабли и ташки.
— Сыты, братцы?
— И сыты, ваше благородие, и пьяны, и нос в табаке. Кашевары расстарались — с грибом каша была, наваристая.
— А то! — веселый молодой голос из темного угла. — Гриб мясной подсобрали.
— Да не ври, Фимка, — упрекнули его из другого угла. — Ты ради смеха и батьку родного оговоришь.
— Ребята, — сказал Алексей, выходя, — на соломе трубки не курить.
— Знамо, себе не враги. Пущай не больно тепло, зато не поджаримся.
Подошел Волох, приблизил лицо, негромко сказал:
— Ваша светлость, Алексей Петрович, есть овес-то. В дальнем амбаре.
— Вот завтра четвертей с десяток погрузи. — Помолчал, не зная, что еще сказать. — Осень недалеко, снежок за ней посыпется. Французу прискорбно станет.
— Да ведь мы его не звали. А незваного гостя не чаркой с калачом провожать — железной метлой гнать. А там и по домам…
— Соскучился?
— Как нет? Скучно, Алексей Петрович. Да ведь дома у меня уж нет. Спалили. — Волох не стал объяснять — кто спалил да зачем.
— А родня?
— Разбрелись кто куда.
— Ничего, Волох, соберешь.
— Было б куда…
— Не тужи об этом — Георгия заслужишь — вот тебе и деньги на избу.
Волох покачал в сомнении головой.
— В казаки, что ль, обратно податься? Они без зазрения трофеями обживаются.
— Что ж, подавайся, пенять не буду.
— Нет уж. От добра добра не ищут. Мне при вас привольно.
Тепло стало на сердце от этих слов. Но Волох не был бы Волохом:
— А вы уж, как отличусь, представьте меня к Георгию.
— Хитер ты, Волох. Что торгуешься?
Посмеялись, довольные друг другом. Про Парашу Волох тактично умолчал.
Утром выступили. Гусары перед тем, довольные, нагрузили фуры овсом. Истомин кипел. Алексей выдал ему квитанцию.
