Похоже на то, что видение стало как бы невидением, потому что ценится здесь не верность глаза или чувство прекрасного, а особый род слепоты, уклонения от видимых форм. Я знаю, что безусловного видения нет, исторические условия создают разные зрительные аберрации. Из этого даже такие тонкости получаются, что очень занятно, как милый взгляд близорукой женщины. Но пусть об этом сама история заботится, пусть создает печать времени, причуды зрения - за ней дело не станет. А наше дело близорукость лечить. И чем больше будем лечить, тем тоньше, благороднее, богаче, как живая личность, будет эффект.
Если же кто-нибудь хочет создать себе искусственную близорукость, чтобы не получилось копирования и фотографирования, по-моему, выйдет ложь. Я, конечно, не беру здесь редкие случаи, промежуточные и переходные формы всякое бывает,- но закон есть закон. По-моему, никакое копирование не страшно при отсутствии базарных соображений. Вот у братьев Ван-Эйк самое тщательное копирование медной лампы - это высокая поэзия. Достоевский говорит о процентах, по гривне в месяц с рубля, и вы чувствуете себя на краю страшной бездны. А ложь мне хоть сахаром обсыпь, назови ее хоть видением, или романтикой, или другим еще более дерзостным словом - все равно это будет вздор, соска для либеральных младенцев, нас возвышающий обман.
Да возвышающий ли? По-моему, возвышает только честное знание действительности, а ложь во спасение не сочиняйте, напрасно будете портить бумагу. Не хочу я такого спасения, у нас от него до сих пор бока болят. Дайте мне достоверные факты и считайте меня неспособным к пониманию искусства. Мне все равно.
- Так-то оно так, но где же будет субъективный фактор, воля художника, его идеал?
- Тут все это будет. Если под именем субъективности мы понимаем незаурядную силу общественного чувства, преданность лучшим идеям времени, отвращение ко всякому социальному и национальному унижению, неотступную мысль о том, что существуют люди, за которых некому заступиться, - тогда не о чем спорить. Такое "видение" я признаю, и каждому настоящему художнику его не занимать. Отсюда даже своеобразие художественной формы растет, как язык Толстого вырос из его желания смотреть на мир глазами простого человека, рассуждающего о своих делах
без вранья.
Так изложил мне суть дела ваш внук Иван Жуков. Он сказал еще в тот вечер, что словам не верит. На словах А.Дымшиц - защитник вольности и прав, а на деле? На деле он защищает писателя от попытки выразить свою личность более широко и полно. Ибо самое важное право личности - это право предлагать посредством слов или поступков, научных понятий или образов решение общих задач. Отнимите у писателя это право под предлогом ограждения его от "абсурда всеобщности" - вы отнимите у него все.
