Лия развязала корзинку и стала сыпать в рот маленькими горстками смородину — пить хотелось.
Парень вернулся быстро. Весело сказал:
— Посадил у дороги. Пусть кукует. А с ногой у нее чепуха. Вывих. Вправил.
Он слез с мотоцикла, присел рядом.
— Угощайтесь ягодами, — предложила Лия.
— Ага, спасибо! Такая смородина только за черным логом.
— Мы дальше были.
— И оттуда несла бабку?
— Оттуда.
— Сильная ты! — удивился парень. — Километров пять будет. Видать, шибко любишь! Мать?
— Мать, — сказала Лия и посмотрела в глаза парню. — Я там у оврага полный рюкзак груздей вывалила. Жалко.
— Давай скатаем? — поднялся он. — Светло еще. Я ничего — в отпуске. С тещей поругался, вот и катаюсь — горе выветриваю. Она у меня похлеще твоей. Не так на нее посмотрели. Не в тот угол дочку поставили. Я, наверное, от этой жизни на Сахалин убегу. Ну, ладно, садись. А пестерюшку спрячь в соломе. Вернемся.
Грибы не нашли. Берез было много. Под каждую не сунешься — темнело. Лия расстроилась.
— Ничего, — успокоил парень, — оставь мне адрес, рюкзак. Утром поищу. Не найду — все равно приеду. Наберем новых. Подумаешь. Меня Иваном звать. А тебя?
— Лия.
— Ты красивая, Лия! — сказал парень.
— Что ты, что ты! — испугалась она и убрала с его плеч руки.
— Ага, — неопределенно сказал парень, — ты держись за меня. Упадешь.
Мотоцикл кидало на кочках. Лия прижалась к широкой доброй спине Ивана.
— Ну вот видишь, — сказал он у копешки, — два человека встретились, познакомились. На старух пожаловались. А и без них куда денешься? Наша ворчит, ворчит, да зато дочка в пригляде. Ладно, поехали, темно вовсе стало…
Добравшись до дому, Лия в первую очередь вычистила ванну, открыла воду, чтоб искупаться, и начала готовить щавелевый борщ.
Васена Карповна, прежде чем улечься, поведала соседям о своих приключениях.
Пока Лия парила в ванной свое уставшее тело, соседка, бетонщица Нюра, стирая рядом чулки в тазике на табуретке, говорила что-то веселое, пустяшное:
— На базаре-то сегодня… Один грузин… с цветочком ко мне… Хохот! Я ему говорю: тьфу на тебя!.. Смеется…
— Нюра, устала я сегодня с этими грибами. Блудили долго. Шли и шли. А мать все ворчит и ворчит…
— А ну ее! — внезапно вспыхивает Нюра. — Пусть уматывает к первой! Не хочет. Знает, что хозяйничать как здесь никто не допустит. А здесь что? В ноги подушку, в голову подушку, под бок подушку… Ишь! Тот ей не хорош, этот курнос, третий разведенный. Опять и Мишка ей не нравится? Это она от испуга злится, что рай ее кончится. Мужик — он что? Он хозяин дома. Вон мой Кешка!.. — черные глаза Нюры мечут молнии, щеки горят, и все ее крепко сбитое тело пышет здоровьем, покоем, уверенностью. — В общем, мужика тебе надо. Крепкого. А то вовсе высохнешь. Вон рот один да глазищи остались… Эх, дурочка!.. Ой, ой, не брызгайся! Ще-екотно! Тю, вымочила… Хватит кости-то мочить! Ишь, разлеглась, как в море. Давай спину потру?
