Я без устали твердила себе, что в данном случае мое дело — сторона, но не могла взять в толк, почему повадки Дидры так бесят меня. Мало-помалу я пришла к заключению, что полное отсутствие самоуважения у этой особы обескураживает меня, ее рисковые замашки вызывают испуг, а легкость, с которой она случается с мужчинами, порождает зависть. Однако, поскольку мама Дидры всегда аккуратно расплачивается со мной, я каждые десять минут стараюсь напоминать себе, что Дидра — вполне взрослый человек, хотя бы номинально, и может устраивать свою жизнь по собственному выбору.
«В общем, чтобы это больше не повторялось», — выговорила мне Дидра на прошлой неделе в неуклюжем приступе строгости, предварительно обвинив меня в оставлении дверей незапертыми.
Но даже ее худосочные мозги смогли уловить мою ярость.
— Ой, все, убегаю! Надо еще успеть получить страховой полис. Я в обед сдала машину на техосмотр, а в почте сейчас нашла уведомление о продлении страховки.
Я очень хотела высказать Дидре об ее образе жизни что-нибудь этакое, припечатывающее, но не могла придумать ничего по-настоящему впечатляющего. К тому же ее жизнь и вправду меня не касается: Дидра все-таки уже не ребенок. Я видела из окна, как она семенила от парадного входа к красной спортивной машине, небрежно оставленной на повороте аллеи. Первый взнос за эту хлипкую, но броскую тачку заплатила ее матушка — об этом мне, как бы между прочим, обмолвилась сама Дидра.
— Удалось ли вам выяснить, заходил ли Пардон в вашу квартиру в прошлый раз? — спросила я ее сегодня.
На площадке первого этажа кроме нас никого не было, но я на всякий случай понизила голос. Выстраивая в голове цепь умозаключений, я упустила из виду, что Дидра в этот момент может размышлять о совершенно иных вещах.
Она взглянула на меня как на в высшей степени эксцентричную особу и с жаром выпалила:
— Нет!
Я вскинула брови и стала ждать продолжения.
— И тебе лучше не рассказывать полицейским о том, что ты задавала мне такие вопросы!
— Да?
— Иначе ты больше не найдешь в Шекспире никакой работы, — пригрозила Дидра. — Больно мне надо впутываться в убийство этого старого пердуна!
— Вы и вправду думаете, что кто-то в этом городе откажет первоклассной надежной уборщице ради того, чтобы вы спасли свою шкуру? — поинтересовалась я, кривя рот в сухой ухмылке.
Голубые глаза Дидры округлились от гнева, но в этот момент на втором этаже грохнула дверь, и на лестнице показался единственный чернокожий обитатель Садовых квартир, тридцатилетний красавчик Маркус Джефферсон. Он кинул на нас удивленный взгляд, пробормотал приветствие и устремился к выходу. Дверь парадного с тяжким стоном захлопнулась за ним.
