Времена давно стояли мирные, и атаман наш приказал на всякий случай засеять валы и бастионы сахарным горохом, бобами и карличкою. Вследствие этого обстоятельства воинственная семибратка имела в настоящую минуту невинный вид высокой грядки. Так было хорошо прятаться в этой уютной ямке, закрытой от солнца, ветра и взоров густо вьющимися побегами гороха. Ильюша уверял нас, что припасов хватит на два месяца, даже если бы подвоз был совершенно отрезан, если бы неприятель держал нас в теснейшей блокаде. Кроме гороха и сорока яблок, он немало ещё рассчитывал на вишни, покрывавшие ров, и на молодую антоновскую яблонь, росшую так близко к крепости, что при маленьком ветре тяжёлые яблоки её, как бомбы, сыпались в наши укрепления и катались по крепостным рвам. Вылазку до этой яблони легко было произвести на глазах неприятеля, и Саша уже заранее напрашивался на честь подобной фуражировки.
В семибратке в настоящую минуту происходит торопливый и беспорядочный совет. Все чувствуют, что Пьер недаром так поспешил к клеткам, что он дремать не станет. Ильюша хотя и много лебезит, но в делах военной тактики его голос имеет мало веса, а нам атаман и подавно не доверяет. Всех тяготит смутное сознание, что Пьер не на нашей стороне, что без него неловко. Атаман сердится, чувствуя на себе одном ответственность за будущее, и не видя ни в ком существенной помощи.
— Вот что, ребята, — говорит он наконец, — набирай земляных камней и падалиц. Надо хорошенько запастись ядрами, чтобы не подпустить их до рва; мечи пока за пояс, а пики оставляй здесь. Марш, живее, при первой тревоге все в крепость. Кто опоздает, останется за мостом!
Саша, к величайшей своей досаде, должен остаться караульным в башне, то есть взлезть на один из толстых сучьев ракиты и высматривать окрестность. Атаман раздумывал, жуя горох. Остальные, как мыши, разбежались по куртинам сада, для чего-то пригибаясь, прислушиваясь, останавливаясь, подползая, словно всем им грозит непоправимая беда в случае нарушения предосторожностей.
Слава богу, нанесли целые подолы земляных комьев, полупрелых яблок и всякого метательного материала, без малейшей тревоги. Храбро смотрят друг на друга и весело хохочут сдержанным хохотом.
— Теперь милости просим! — говорит Костя, потрясая куском кирпича, который он по своему разбойническому обычаю намеревался пустить в ход вместо земли.
Саша с завистью и сочувствием глядит сверху, и его воинственное сердечко жарко колотится.
