Мы в нерешимости смотрели на Аполлона, который не спеша, с убийственной медленностью и аккуратностью слезал с облучка, где он было совсем заснул.
— Да погоди ты, не ори ещё! — сурово обратился он к хозяину, зевая во весь рот. — Дело надо путём делать, а то наш Афонюшка куда поглядел, туда и заехал… Эх ты, мужлан! — добавил он с невыразимым презрением, отыскивая глазами Степана. — Извощиком тоже прозывается. Тебе бы овса отпустили, да самому налопаться дали, а про то, кого ты везёшь, это, видно, не твоё дело. Эх ты, голубь! Нешто ты однодворцев, что ли, везёшь? Тут небось в хате всякого сброду понабито, ишь их чёрт сколько понанёс, под сарай не проедешь.
— Да насчёт этого не сумлевайтесь, паштенный! — перебил вдруг хозяин.— Ведь у нас тут только два законных постоялых и есть; сами поглядите, коли не понравится. Горница вся в картинках, смеётся, пол глаже иконы… Самые ипостасные господа завсегда у нас останавливаются.
— Да горница-то слободная есть? Народу нетути? — несколько снисходительнее спросил Аполлон.
— Опять же вам доложу, горница особливая, значит, как есть господская… И печь, и стало всё, как следует… Совсем порожняя…
— Солдат-то нету у тебя? Теперь их, клятых, нигде не обминёшь? — продолжал наш дядька.
— Нет-с, оно солдаты есть, да ведь солдаты чем мешают, — отвечал развязно хозяин. — Солдаты себе особливо занимаются; они почитай все теперь на печь позалезали, так тревожить вас и не станут. Опять же тут скрозь по всем дворам солдаты, от их уж не убережёшься… Это уж так-с.
Аполлон задумался; видно было, что его взыскательный характер не выдерживал более себя перед совершенной усталостью и непобедимым желанием покоя. Мы тоже смотрели на него с беспокойством и нетерпением, досадуя на его неуместную разборчивость, готовые сами не раздумывая броситься на первую связку соломы в первой попавшейся грязной хате, лишь бы только не было в ней пронзительного визгу метели, одуряющей качки и ночного мороза, разъедающего огнём лицо, руки и ноги.
— Прикажите отпрягать, господа, — наставал между тем дворник, пользуясь общею нерешительностью. — Дадите четвертачок, зато уж нигде приятности такой не получите. Комната тёплая, баня баней…
Аполлон стал торговаться на пятиалтынный, хозяин не хотел сдаться.
— Эх, Митрич, Митрич! — вмешался Степан, подходя к крыльцу. — Оно конечно, хозяин ты капитальный, не уступил бы, да ведь меня жаль, что по дворам скитаться буду; лошадей-то мы поди как надёргали… Уж уступи по знакомству, господа хорошие.
