Когда Лодька проходил через этот перекресток, он старался не смотреть на ненавистный дом. И мечтал, что когда-нибудь это отвратительно-казенное здание будет срыто до фундамента…
Так потом и случилось. Дом снесли, на его месте построили университетскую библиотеку, а из «энкавэдэшных» обломков и ржавых решеток сложили на одной из окраинных улиц памятник тем, кому «голубые фуражки» оборвали или поломали жизнь.
Правда, случилось это лишь через полвека после тех дней, о которых идет рассказ. Но все же Всеволод Сергеевич Глущенко был счастлив, что дожил до такого времени. Жаль только, что не дожил отец. Вернувшись из ссылки, он протянул еще двенадцать лет и умер от обострившейся болезни легких… Впрочем, эти годы были счастливыми и для него, и для мамы, и для сына. И Сергей Григорьевич успел еще порадоваться новеньким коричневым «корочкам» сына — членскому билету Союза писателей СССР, который тот осенью шестьдесят четвертого привез из Москвы…
Но все это было ох как потом. А в начале пятидесятых мальчик Лодька отворачивался от гадостного дома со смесью брезгливости и боязни (не за себя, за папу), когда приходилось идти мимо.
А улицу Семакова все равно любил.
Потому что вот, скажем, есть у тебя рука. И вдруг садиться на нее и не сходит лишай или болезненный прыщ и ты знаешь, что нет надежды избавиться от него в ближайшие времена. Не будешь ведь собственную, любимую руку отрубать, совать в огонь и ненавидеть. Замотаешь как-нибудь больное место, постараешься поменьше думать о нем и станешь жить дальше. Тем более, что пальцы работают, кулак сжимается и — в общем и целом — рука как рука…
Когда ватага, спешившая к реке, на узкие пляжи под берегом, которые назвались Пески, оставляла позади улицу Республики, Лодька облегченно вздыхал и с нарастающей радостью смотрел вперед. Там с левой стороны, на углу улицы Володарского, стояло длинное двухэтажное здание из красного кирпича. Красивое, большущее, с высокими окнами. Когда-то здесь была гимназия, потом школа, а сейчас пединститут. Жаль, что уже не школа. Лодьке казалось, что в такой школе учиться было бы сплошным удовольствием: там все стены пропитаны наукой, сама в тебя проникает…
(Лодька тогда еще не знал, что через много лет он в этом институте будет выступать перед студентам, рассказывать о своих книжках…)
А напротив института жила Сказка.
Знаменская церковь…
Казалось, это не одна церковь, а чудесный город раскинулся среди зелени. Плотно прижавшиеся и поставленные друг на друга узорчатые домики, рвущиеся в высоту башни и башенки, стрельчатые окна, шпили, сияющие маковки, отсвечивающие тяжелой медью колокола в высоких сквозных проемах. И вознесенный на главном шпиле, увенчанный горящим крестом шар, похожий на золотой глобус…
