Я добросовестно написал письмо, приведя самые убедительные причины, отдал Мише, еще раз рассказав, как нужно поступить маме в данной ситуации. Миша отправил письмо и немного успокоился. Через несколько недель он вошел в палатку, радостно протягивая мне почтовый конверт.
— Только что получил. Это вам, прочитайте!
Я достал из конверта стандартный лист бумаги. В правом углу листа московский адрес Министерства обороны страны. Стал читать: «Уважаемый Министр Обороны СССР Синельников Геннадий Григорьевич…»
— Миша! — в бешенстве заорал я. — Что ты наделал? Как ты меня достал со своей мамой! Теперь мне понятно, почему ты такой тупой! — Я не находил слов, чтобы выразить свое негодование.
— Что-то не так? — испуганно спросил он меня.
— Какой же Геннадий Григорьевич — министр обороны? Геннадий Григорьевич — это я! А министр обороны — это Маршал Советского Союза Устинов Дмитрий Федорович! Я же тебе все написал! Что тебе и твоей матери еще непонятно?
Он взял письмо, повертел его в руках, прочитал и, видимо, так ничего и не поняв, вернул мне.
— Все, Миша, еще раз заикнешься со своей просьбой, раз и навсегда уйдешь в подразделение! Ты меня понял? Это наш последний разговор на эту тему. Я уже на одного тебя истратил килограмм дефицитной бумаги. Тебе уже скоро на дембель, а ты все сочиняешь небылицы. Пристроили тебя к штабу, и радуйся! Что тебе еще надо? Ни разу в рейд не ходил, не слышал, как пули свистят, всегда в тепле, сыт и тем не менее ты еще чем-то недоволен? Ну, это уже называется борзостью! Короче, так: в следующий раз пойдешь в моем БТРе в рейд. Убьют, значит, так тому и быть! Все, иди, готовься, вечером, возможно, выйдем на Кандагар!
Надо сказать, когда был получен приказ на выход и мы стали грузиться на технику, Миша в полной экипировке неотступно следовал за мной, чуть не наступая мне на пятки, и сел в БТР, как я ему и сказал при разговоре. Посмотрев на его бледное лицо и немного успокоившись, я дал ему команду остаться в палаточном городке. Его физиономия от счастья засияла, словно ясное солнышко.
В Афганистан Миша привез с собой старенький, с потертыми от времени клавишами, аккордеон. Он часто играл на нем, причем очень отвратительно, сбивался, фальшивил мелодию, забывал слова песни.
— Миша, ну, когда ты выучишь и нормально сыграешь и споешь нам, а? — спрашивали мы аккордеониста, собравшись за столом по какому-нибудь поводу.
Он начинал самозабвенно играть, но потом опять сбивался, и это портило всем настроение. Миша репетировал, учил слова, но улучшений не наблюдалось.
