Даже мы, офицеры, не знали тогда еще толком о нашем предназначении на чужой территории. Никто из нас не мог себе и представить, что ждет нас впереди, а этот солдат и многие другие, через какие-то свои каналы связи, возможно, что и каким-то чутьем уже знали, предвидели и искали способы, чтобы уйти от этой войны, уйти даже таким позорным способом. А может, это был их единственный реальный шанс избежать кровавой бойни?
Все чаще и чаще среди личного состава, офицеров и прапорщиков можно было услышать разговоры, что ввели нас в Афганистан обманным путем. Сначала сочиняли небылицы об участии в учениях «Маневры-80», а когда мы уже оказались здесь, стали говорить о том, что мы пришли сюда по просьбе законного афганского правительства выполнять интернациональный долг, оказывать афганскому народу помощь в строительстве развитого социализма. Мы верили в эту почетную миссию и ничуть не сомневались в правильности решения своего правительства, потому что были людьми того, своего времени, когда вера в идею и приказ не могли подвергаться даже сомнению, и уж тем более — неисполнению. К тому же мы были военными, а приказ в армии, согласно всем законам и уставам, должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок.
Непонятно было только одно: если мы пришли сюда законно и с благородной целью, то почему тогда все это делалось как-то тайком, скрыто? Что-то здесь было не так.
Через недели две после отправки «партизан» в Союз наш мотострелковый полк в полном составе на штатной боевой технике совершил марш через всю страну и вышел к южному городу страны Кандагару. Город проходили ночью. Не было ярких огней уличных фонарей и светящихся окон. Кое-где, в основном у перекрестков улиц, горели костры, вокруг которых суетились солдаты афганской армии. Были они в каком-то непривычном для нас обмундировании, с советскими автоматами ППШ, знакомыми нам по кинофильмам военных времен. Многие кутались в цветастые женские платки, пледы и суконные одеяла, наброшенные поверх военной одежды. Черные лица в темноте, при отблеске пламени костров, вносили в увиденное элементы настороженности и какой-то нереальности.
— Можно на аборигенов посмотреть? — попросил сержант командира батальона, вылезая из люка бронетранспортера.
Я и сам смотрел на афганцев, как на представителей какой-то невиданной ранее цивилизации. Мы знали, что в Афганистане феодальный строй, что здесь все не так, как у нас, но продолжали удивляться увиденному и размышлять: как можно в такой нищей стране построить развитой социализм? Это сколько же нужно вложить денег, чтобы добиться хоть малейшего результата. А ведь в нашей стране своих нерешенных проблем хватает…
