У нее не было ни капризов, ни забот, ни работы. Она не писала писем на фронт и не говорила о войне. На ней всегда были шелковые чулки. Я никогда не видел ее с хозяйственной сумкой или авоськой. Она производила впечатление чего-то роскошного при всеобщей нужде.
Мы были знакомы с ней уже более трех недель, но не знали ничего друг о друге, кроме того, что были связаны узами взаимной любви. У меня даже появилось странное желание бросить свои дела с абвером, стать солдатом и жениться на ней. Все, что меня так или иначе привлекало в карьере шпиона, блекло по сравнению с Ингрид.
— А чем ты занимаешься? — спросила она меня однажды.
— Работаю в оборонной промышленности, — ответил я. — Но даже толком не знаю, устраивает ли меня это или нет.
— Бывает и хуже, — произнесла она, посмотрела мне в глаза и коснулась меня. Руки ее были мягкими и нежными, что редко встречалось во время войны.
С тех пор мы довольно часто возвращались к разговору о моей работе. И получалось это как-то непринужденно. Конечно же я молчал о своих реальных делах: этому я уже был научен. Однако как-то раз я, видимо, сказал что-то лишнее…
Вскоре после этого у меня состоялся разговор с Юргенсеном. У него было плохое настроение: ходили слухи, что его собирались отправить на фронт, — правда, слухи не подтвердились, и в своей должности он оставался до самого конца войны.
— Не слишком-то увлекайтесь женщинами! — сказал он. — Женщины для агента — яд. Это вам уже давно пора знать наизусть.
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Попробую немного освежить вашу память, — продолжил он. — Где вы были вчера вечером?
— Ужинал у Хорхера.
— А с кем?
Я замешкался.
— Отвечайте, парень! — нетерпеливо воскликнул он. — У меня нет времени на долгие разговоры. С женщиной, не так ли?
— Да, — признался я.
— Прекрасно. И ей вы рассказали, что скоро едете в Испанию. Разве не так?
— Точно!
Меня будто обухом ударили по голове. Откуда он мог знать об этом? Ведь рядом с нами никого не было. Никто не мог подслушать наш разговор.
Другого объяснения не было: стало быть, он узнал это от Ингрид!
Я отправился к ней и открыто высказал свое подозрение. Она лишь рассмеялась, как всегда, и без всякого смущения.
— Ты слишком сентиментален и комичен, — произнесла она. — Разве можно обращать внимание на подобные мелочи?
— Но это не мелочь, — возразил я. — Ведь идет война!
Ингрид встала и закурила. Вставив сигарету в длинный-предлинный мундштук, она стала ходить по комнате взад и вперед.
