Влада все еще хихикала, скрючившись, привалившись боком к дереву. Хочет, чтобы я забыл о ее крови? Ригас обошел девушку стороной, словно она заразная, поднял велосипед, профессионально, как это делают гонщики, крутанул переднее, потом заднее колесо. В слившихся спицах замелькало отражение темного, хмурого леса, деревьев, выбивших их из седла, разрушивших установившуюся было дистанцию, которую ему так хотелось увеличить, недаром он бежал от наступающих сумерек; что-то незапланированное должно было произойти с ними, неотвратимое и непоправимое; еще с самого начала, когда Сальвиния отказалась и он, не сумев совладать с собой, начал делать ошибку за ошибкой, нарастала эта неизбежная угроза.
— Думаешь, смогу ехать? — Влада посмеивалась, и ее смех яснее, чем скрываемые слезы, сказал ему, что не сможет и что придется ему относиться к ней ласково и терпеливо, как к товарищу, нет, скорее как к больному или ребенку, и это в тот момент, когда все в нем кипит от возмущения и собою, и ею, и всем на свете! Но ведь могла и сознание потерять, а то и ногу сломать — было бы куда хуже! То, что могло произойти, но не произошло, перевесило чашу весов в пользу Влады.
— Что делать будем? — шепчет она, прерывая свой глупый смех, а по шоссе летят машины, разбрасывая ослепляющий свет, он стелется по земле, хлещет по вершинам сосен, и кажется, уютные салоны автомобилей парят над дорогой, а сидящие в них люди и не задумываются о том, какие они счастливые, как им хорошо, ты же барахтаешься здесь, во мраке, точно жук, втоптанный в грязь, рядом с таким же покалеченным жуком. Ну ничего, скоро и я…
— Ты не сиди, ну попробуй, надо расходить ногу, и все будет в порядке, — почти ласково уговаривал он Владу, скрывая свое нетерпеливое раздражение.
Она сосредоточилась, успокоилась и, опершись руками о землю, уставилась на Ригаса глазами преданной собаки: что еще прикажет обожаемый хозяин? Ему претила эта преданность, словно он сам ползал перед ней на коленях. Послушная, согласная вынести что угодно, Влада попыталась переступить больной ногой, смело шагнула и тут же, охнув, присела.
— У, раззява! — вырвалось у него, и он как бы со стороны увидел свой искаженный злобной гримасой рот.
— Я тебя не держу. — Влада поняла течение его мыслей, почувствовала, как рвется он к дороге, над которой беззвучно проплывают огни фар, уютные и недостижимые. — Как-нибудь сама выберусь. Ты мне только палку…
— Я те дам палку!.. А ну ногу! — Он присел рядом, конечно, не сможет оставить ее одну, и не только потому, что ушибла колено сильнее, чем он предполагал. Что-то беззащитно-нежное и манящее проглядывало в ее улыбке, загадочно подрагивала вздернутая губа, свидетельствуя о чем-то спрятанном, о таинственной сути этой девчонки, впрочем, до сего момента суть эта нисколько его не занимала.
