Урманцы слушали, вздыхали. Они не знали электричества и даже представить себе не могли, как это выйти на сцену под музыку. У них не было клуба, и они ни разу не бывали в театре.
Однако и деревня кипела в ожидании больших событий: крестьяне спорили до хрипоты, как жить дальше. Говорят, если организовать колхоз, тогда машины будут ворочать землю. Хорошо, конечно, ходить по собственной пашне, держась за поручни плуга! А если у тебя ни плуга, ни лошади? Нет, дружной артелью легче работать, избывать вечную нужду. Поэтому отец Яруллы — Низам Низамов, жилистый, еще крепкий человек, за колхоз. Башкир Бадакшанов, брат муллы, державший в кулаке многих односельчан, запутавшихся в долгах, — против колхоза. У того свои доводы:
— Машина в хороших руках — большая сила. Только где они, хорошие-то руки, в нашей деревне? Всё голь да темнота. В своем углу каждый хоть бестолков, да хозяин, хоть голоден, да волен, а собери всех в кучу — сживут друг дружку со свету.
И выходило так, что единственный стоящий человек в Большом Урмане — Бадакшанов, недаром у него одного дом под железной крышей.
— Ума не приложим, сынок, как нам теперь быть: идти ли опять в этот самый колхоз или жить по-старому? — сказала мать, когда разошлись гости, и посмотрела на Яруллу теплыми, но уже выцветшими глазами, неловко сложив огрубелые руки, никогда не знавшие покоя.
Всю жизнь эти руки трудились в поле и дома, старались получше залатать прохудившуюся одежонку, без обиды разделить на полдюжины ртов горбушку ржаного хлеба с лебедой. Воспоминания о детстве вызвали у Яруллы нежную жалость к матери, и он внимательнее прислушался к ее словам. — Был уже у нас колхоз. Собрались мы в одну артель, скотину согнали в общественный табун, да не сработались: одна толкотня да беспорядки. Ну и разбежались опять врозь. Оно и понятно: все речи навострились говорить, а толку чуть, родные меж собой грызутся, словно собаки, где же добиться ладу в целой деревне?
— Побаски Бадакшанова повторяешь! — укорил отец. — Да ведь брешет он — свой богатый двор от голытьбы стережет! А у нас дворов нет. Вот уж верно: небом покрыты, полем огорожены. Такие, как мы, сроду горячий хворост в костре. Если нам от новой жизни отказываться, то зачем я в гражданскую к Чапаю уходил? За что, спрашивается, воевал? Чтобы кулаки на селе опять росли? Не бывать тому! Когда Бадакшанов зовет народ направо, то я должен налево агитировать. Тут мы с ним друзья, вроде огонь с водой. Раз невозможно бедняку добиться счастья в одиночку, значит, надо создавать его вместе на общей земле.
