Наконец мы доходим до моей спальни. Я распахиваю дверь жестом Ванны Уайт[4].
– Моя комната, – объясняю я. – Будь как дома, но помни, что здесь нет совершеннолетних. Держись подальше от кровати. Мне запретили беременеть на выходных.
Он задерживается у двери и подается ко мне:
– Только на этих? Значит, планируешь залететь в следующие?
Я вхожу в спальню:
– Не-а. Подожду, пожалуй, еще несколько недель.
Оглядев комнату, он медленно поворачивается:
– Мне восемнадцать.
Я смущенно наклоняю голову набок, не совсем понимая, зачем он упомянул об этом маловажном факте.
– Везет тебе!
Он скашивает глаза на кровать, потом снова переводит на меня:
– Ты велела держаться подальше от кровати, потому что здесь нет совершеннолетних.
Мне не нравится стеснение в груди, которое я ощущаю, когда он смотрит на мою кровать.
– О-о, я имела в виду девятнадцать.
Крутанувшись на месте, он медленно подходит к открытому окну. Наклонившись, высовывается, потом отодвигается:
– Это и есть скандально известное окно?
Он не смотрит на меня, и это к лучшему, потому что если взглядом можно убить, то он был бы покойником. Какого черта ему понадобилось являться и говорить подобные вещи? До этого момента я даже получала удовольствие от его общества. Он поворачивается ко мне. Игривое выражение на его лице уступает место вызывающему, которое я уже много раз видела прежде.
– Чего тебе надо, Холдер? – вздыхаю я.
Пусть объяснит, зачем он здесь, или уходит. Он складывает руки на груди и, прищурившись, смотрит на меня:
– Я что-то не то сказал, Скай? Или соврал, или выдумал?
Из его насмешливых вопросов очевидно, что он кое-что знает, и намеки по поводу окна небеспочвенны. У меня нет настроения играть в его игры. Мне надо печь пирожные. И пожирать.
Я подхожу к двери и открываю ее:
– Ты неспроста это сказал и дождался желаемой реакции. Доволен? Теперь можешь уходить.
Он и не думает этого делать. Развернувшись, подходит к ночному столику, берет книгу, которую дал мне почитать Брекин, и как ни в чем не бывало рассматривает ее.
– Холдер, очень прошу тебя. Пожалуйста, уходи.
Он осторожно кладет книгу на место, потом начинает укладываться на кровать. То есть буквально ложится. И вот уже лежит плашмя на моей чертовой кровати.
Возведя очи горе, я подхожу к нему, нагибаюсь и сбрасываю его ноги. Если придется вытолкать взашей, я это сделаю. Я хватаю его за руки и пытаюсь приподнять, но он непостижимым молниеносным движением притягивает меня к себе, переворачивает на спину и прижимает мои руки к матрасу. Это происходит так неожиданно, что я не успеваю даже оказать сопротивление. Когда я смотрю на него снизу вверх, добрая половина меня даже не хочет противиться. Не знаю, звать ли мне на помощь или срывать с себя одежду.
