Я пытаюсь небрежно смахнуть муку, понимая, что это дохлый номер. Ну, ладно, вряд ли я выгляжу хуже, чем в тот день, когда меня положили на диван с прилипшим к щеке гравием.
Выключив миксер, я нажимаю кнопку, освобождающую лезвия. Одно подношу ко рту и облизываю, другое передаю Холдеру:
– Хочешь? Это немецкий шоколад.
Он с улыбкой берет лезвие:
– До чего любезно с твоей стороны.
– Заткнись и облизывай, а не то оставлю себе. – Я подхожу к шкафчику и достаю свою личную чашку, но наливаю стакан воды. – Хочешь запить или будешь притворяться, что тебе нравится эта веганская гадость?
Он смеется и морщит нос, потом подталкивает ко мне свою чашку:
– Я старался не подавать вида, но больше не могу это пить. Да, воды. Пожалуйста.
Я смеюсь, споласкиваю его чашку и вручаю стакан с водой. Потом сажусь напротив и глазею на него, откусывая от пирожного. Я жду, когда он объяснит, зачем пожаловал, но он не объясняет. Он просто сидит напротив меня и смотрит, как я жую. Я не спрашиваю, потому что мне нравится, когда мы молчим. Лучше нам обоим заткнуться, поскольку все наши разговоры заканчиваются ссорой.
Холдер встает и, не спросив разрешения, проходит в гостиную. Он с любопытством озирается, рассматривает фотографии на стенах. Подойдя ближе, неспешно изучает каждую. Я откидываюсь в кресле и наблюдаю за ним.
Он никогда не суетится, и все его движения кажутся уверенными. Создается впечатление, что все его мысли и поступки педантично спланированы на много дней вперед. Я представляю, как он в своей комнате подбирает и записывает слова на следующий день.
– Твоя мама молодо выглядит, – замечает он.
– Да, она молодая.
– Ты не похожа на нее. Наверное, в отца? – Обернувшись, он смотрит на меня.
– Не знаю, – пожимаю я плечами. – Я не помню его.
Холдер снова поворачивается к фотографиям и проводит пальцем по одной:
– Умер?
Это звучит резковато, и я почти уверена: он знает, что это не так, иначе не спрашивал бы так небрежно.
– Не знаю. Я его не видела с пяти лет.
Холдер возвращается в кухню и снова садится напротив меня:
– И это все? Не будет никакой истории?
– О, история есть. Просто не хочу рассказывать.
Уверена, что история есть… Просто мне она неизвестна. Карен ничего не знает о моей прошлой жизни, и я не считаю нужным вести раскопки. Что такое несколько безвестных лет, когда у меня было тринадцать отличных?
Он снова улыбается, но улыбка немного недоверчивая, а глаза смотрят насмешливо.
– Печенье у тебя вкусное, – хвалит он, умело меняя тему. – Зря ты недооцениваешь свои кулинарные способности.
