— Вот этот очень сильный, — заметил надсмотрщик, помяв меня, как густое тесто.
Барабанщик сказал безразлично:
— Они не долго тянут, надсмотрщик, даже сильные.
Где-то один из гребцов во сне невнятно попросил пить. Раздался треск цепа. Ближайший успокоитель засмеялся.
Следующим осмотрели Длинного Глаза, и были сказаны те же слова. Будь перед ними строй в пятьдесят потенциальных гребцов без сознания, нет сомнения, они все повторяли бы одно и то же: «Этот сильный. Даже сильные недолго протягивают».
Два успокоителя подняли меня. Они обращались со мной без всякого интереса, так как я был не совсем в сознании, не совсем живой, не совсем восприимчивый, и любовь между нами еще не началась. Больше всего они любили крепких, упрямых рабов, которые взвивались от ударов цепа, закованные в кандалы, пытались бороться, освободиться и убить палача даже без всякой для себя пользы.
Весьма скоро они нашли для меня свободное место.
Под скамьей лежал мужчина в цепях, во сне его грудь вздымалась со ржавым скрипом.
Вонь от скамеек была густой, как слизь в ноздрях.
Успокоитель наклонился, укрепляя железки на моих ногах и примеряя ноги к скамье. Обе конечности были прикованы. Позднее железный пояс соединит меня с самим веслом.
Прежде чем уйти, один из успокоителей ударил меня по спине так, чтобы я, проснувшись, вкусил прелести своей новой жизни. Я быстро приходил в себя и, сконцентрировавшись, тут же залечил след от удара, чего он в темноте не заметил.
Кандалы были из закаленного синего железа, в северных землях его называют алькумом. Я осторожно ощупал их, как всегда раздумывая, смогу или не смогу. И наручники открылись, как будто они были из теплого воска. Лежа под скамейкой, я засмеялся тихонько, радуясь своему магическому умению, и звук смеха, незнакомый человеку рядом со мной, моему совесельнику, разбудил его.
Судя по его крикам, ему снились страшные сны, он тонул в холодных морях, затянутый в кишку погружающегося корабля, из которой не выбраться. Он был симейз, изжелта-бледный, со свалявшимися, как шерсть, черными волосами представителя «старой» крови. Ему осталось жить едва ли год. Приходя в себя, он смотрел на меня со злобным сочувствием, сожалея, что другой должен был разделить его участь, и вместе с тем радуясь этому.
— Удачи не было с тобой, — обратился он ко мне на арго южных торговых путей, этот язык включал немного масрийского, немного хессекского, понемногу еще из десяти южных языков. — Тогда она, наверное, с тобой. Как тебя зовут?
