Собиратель печально смотрел на него глазами Вилены.
— Прощай. Я сожалею, мой друг.
Джереми накрыл тряпкой рот и нос девушки и, подхватив её, бережно уложил на койку. Потом он проверил, в порядке ли главное, то, за чем он сюда пришёл — его хэнди. Система Мирамара, всё ещё под контролем, послушно откликнулась на позывной. Джереми вложил чехол с ножом в сапог и на всякий случай взял пистолет, хотя не думал, что он понадобится.
Потом он шагнул к столу. Там были его неоконченные работы — фигурка ребёнка, венец… Может, его закончит для Вилены Висмарин. И статуя у входа в монастырь — мастер-улели всё-таки доведёт свою чудесную работу до конца…
В гранёном стакане лежала руна Нерхат. Джереми вытащил её, бережно обточенную, на цепочке из нержавеющей стали. Здравствуй, судьба моя, смерть моя.
В коридоре раздались чьи-то шаги.
— Капитан!
Это был Томас Лян. Он чуть сьёжился, стоя в дверях. На его лице было отчаянное мужество.
— Мои предки жили в Сансет Сити в тот век, когда Вы защищали город, капитан. То был Ваш брат. Великий дух! Он шёл по улицам и убивал, он брал ненужные жизни. Жертвы. Гектор защищал Сансет Сити, когда являлись враги. Город давал ему достаточно жертв. Вы ещё очень молоды, Джеремия. У Вас было очень мало побед, и люди не давали Вам жертв. Теперь враг у ворот, а у Вас мало сил. Я неважный, ненужный человек. От Вас зависит, будут ли жить мой сын и моя жена. Я пришёл отдать Вам мою жизнь. Возьмите её. Это жертва.
Лян бесстрашно смотрел в сокрытое маской лицо своего капитана. Боги, подумал Джереми, за какого же монстра держат меня эти люди.
— Мне не нужна жертва, Лян, — уверенно сказал он. — У меня достаточно сил.
У Ляна был почти безумный вид. Его губы шевелились, и Джереми разобрал, что он хочет сказать.
— Да, я уверен. Идите к Вашей семье, гражданин Томас Лян.
Лян поколебался мгновение — и пропал с глаз долой, уносясь прочь по коридору. Джереми повесил на шею цепь с руной Нерхат, взял на руки Вилену и побежал в другую сторону, к лифтам.
* * *
Он знал в своём небольшом мире всё — от устройства реактора, системных кодов и бесчисленных изгибов бессчётных ходов до спящих в камне фигур, тайны памятника на площади и точной глубины подземного моря. Он знал мышиные ходы, лифты, глубину корней травы в карьере и прочность осей лазерных платформ. Он сам не представлял себе, сколько всего он знал. Он смутно желал поделиться этим грузом с другом, единственным живым другом в его недолгой жизни, с тем, кто понял его, когда он сам не знал, что хотел быть понятым, и утешил его, когда он сам не знал, что нуждался в утешении. С тем, кто пытался сделать его человеком. Много лет его единственным другом был Ари Неру, чьё обнажённое я рассказывало о начале своей жизни на первых страницах Книги Часов с сияющей и чистой прямотой. О конце этой жизни потом рассказали другие… Неру был вторым я Джереми, ближе ему, чем отец или брат; он был та часть человечности, которой не хватало Джереми, как столь многим. Но Джереми не хватало большего. Сидеть вместе с другом у памятника на Старой площади, пить терпкое пиво из банок и не спеша беседовать о мелочах. В этих мелочах было бы его знание, это был бы его дар близкому человеку — рассказ об этой шахте, этом коридоре, этом ущелье, вон том пласте мрамора — и о том сне, в котором он видел Северина скачущим на коне по безбрежной степи…
