Позаботившись о корабле, Тета бросился к Окойе. Она уже пришла в себя и смотрела на экраны огромными чёрными глазами. По краям мониторов бежали столбики данных. Она уже всё поняла. Тета бережно помог коллеге подняться и сесть. Двери лифта открылись, и на мостик опять ступил Кит. Джонни следовал за братом, мрачный, как демон. В руке у него был армейский бластер.
Тета вынул из стенного шкафа пару наручников и бросил их Джонни.
— Мистер Конгрэйв, прикуйте Вашего брата к креслу.
Кит безропотно уселся и завёл руки за спинку кресла.
— Не буду утверждать, — вежливо сказал он, — что в этом нет необходимости. Она есть.
Джонни угрюмо защёлкнул наручники на его запястьях, отошёл, сел туда, где пятнадцать минут назад сидел Кит, и покрутил на пальце бластер. У него было лицо внезапно и неприятно повзрослевшего человека. Кит поёрзал в кресле и принял расслабленную, удобную позу. Тета отметил, что он выбрал место почти в центре зала, а значит, и в центре внимания, но лишний раз снимать с него наручники не хотелось.
— Ну и когда нам настанет конец? — спросил Кит.
— Через девяносто семь целых сорок семь сотых минуты, — сообщил Тета.
Он опустил тысячные и прочие доли, которые с точностью до пятой точки после запятой назвал ему его искусственный разум. Шестая цифра колебалась. Звезда ещё не решила бесповоротно, когда она желает извергнуть в космос мириады тонн немыслимо горячей плазмы и море протонных лучей, со смертоносностью которых сравнимо разве что оружие сидай. Тета перебирал варианты. Выбор был невелик. Через неполных девяносто восемь минут «Руму» охватит вспышка. Люди погибнут на долю секунды раньше него. Их убьёт излучение. Под силовым защитным полем корабля Тета проживёт, может быть, достаточно долго, чтобы зарегистрировать и осознать их смерть. Потом «Руму» ударит ядерным кулаком, и корабль вместе с мёртвым экипажем превратится в облако пара, в сгусток света. Возможно, какие-нибудь приборы даже уловят ничтожный след железа в протуберанце, но вряд ли. Тета решил подождать до последней секунды и прыгать в подпространство. Он был на девяносто девять целых девятьсот девяносто восемь тысячных процента уверен, что припаркует корабль в ядре Новы, но вспышка не оставляла им шансов вообще. Никаких. Тета решил протрепыхаться до конца — авось всё-таки выпрыгнешь из кувшина, сбив жидкие сливки в сметану. У него оставался шанс, вероятность в две тысячных процента, что его кваркокристаллический разум сумеет пересилить, перехитрить, перебыть звучный зов солнечного ядра.
