— Но ведь была какая-то причина его исчезновения. Может быть, живы его родственники, коим что-то известно? А что, если через него вам удастся выйти на истоки нашего семейного проклятия? Или вдруг окажется, что на дне одной загадки лежит другая? Я предчувствую, что дьявольщина, поселившаяся в моем доме, как-то связана с прошлым.
— Или вовсе не имеет к давним событиям никакого отношения, — предположил Ардашев.
— А это уж, голубчик, вам решать!
— В данном случае я не могу гарантировать вам никакого положительного результата, — осторожно заметил присяжный поверенный.
— А мне, дорогой Клим Пантелеевич, достаточно того, что вы не отказали…
— Прежде чем я познакомлюсь со всеми обитателями этого дома, я хотел бы услышать их характеристику.
— С кого начнем? — поинтересовалась Загорская.
— Пожалуй, с вас, Елизавета Родионовна. Скажите, каким состоянием вы владеете и кто является вашим наследником? Если, конечно, своим ответом вы не нарушите тайну завещания.
— Здесь нет никакого секрета. У меня два доходных дома. В одном мы сейчас с вами находимся, а другой — на Есеновской улице. Есть мельница и маслобойня. На счетах имеется довольно значительная сумма. А вот духовная еще не составлена. Раньше я собиралась разделить все между внуком, внучкой и племянником, но потом Глафира завела шуры-муры с эти щелкопером, и я стала опасаться, что он пустит бедную девочку по миру. Да и племянничек тоже стал фертикулясы всякие выкидывать.
— Глафира — ваша внучка? — уточнил Ардашев.
— Да. Это дочь моего старшего сына. Он погиб, объезжая лошадь. В тот же день его жену хватил удар, и она умерла несколькими днями позже. После смерти сына выяснилось, что все его имущество заложено… Но я сполна рассчиталась со всеми его кредиторами, а сироту — Глашу — забрала к себе. Сейчас она преподает в женской гимназии. Изначально я намеревалась отписать ей все дома, мельницу — внуку, а маслобойню — племяннику. И все бы хорошо, но тут на Пасху появился этот новый жилец. Из Костромы приехал. По паспорту — Георгий Поликарпович Савраскин, газетный репортер. А называет себя на французский манер — Жоржем или Жоресом. Тьфу, противно! Прости, господи, грешную, — перекрестилась хозяйка. — Ну где вы, Клим Пантелеевич, видели такое сочетание — Жорж Савраскин, это все равно что Пьер Кобылкин! Ну не права я, а? — Присяжный поверенный не смог сдержать улыбки, и это не ускользнуло от внимания рассказчицы. Довольная удачной остротой, Загорская продолжила: — Я не раз ей говаривала: «Смотри, Глафира, не послушаешь меня, выйдешь замуж за эту промокашку — хлебнешь горькой водицы! Он весь капитал растратит, тебе рога наставит, а потом сбежит! Негодный он человек, Глаша, не для жизни!» Да только без толку все это… Вот тогда-то сердце мое не выдержало, и я ей объявила: если она своего Жоржика не бросит, то не видать ей этих двух домов, как Рождества на Пасху!
