— Папик, у тебя скоро? — подала голос Аринка.
— Скоро, скоро… — отвечал я, отдирая намертво приклеенный блин к сковородке.
Тесто не растекалось как надо, принимало ужасные формы, морщилось, приходилось разглаживать его, доливать и распределять по поверхности. Где-то с двадцатой попытки удалось выпечь блин, с первого взгляда, можно сказать, почти классический. Но успех оказался временным. Я решил применить новый метод, я не терял надежды; я успевал убирать со стола, кормить Дымку, замешивать новую порцию и бодро откликаться Аринке; я рассчитывал хотя бы на десять нормальных блинов. За окнами уже темнело, что-то начало получаться, и в этот самый момент в тесто упала с полки банка с перцем-горошком, когда я потянулся за новой бутылкой растительного масла. Выбрать горошек из теста оказалось невозможным; на сковородке загорелся блин, я рванулся спасать, поскользнулся на тесте, упал, что-то посыпалось, грохнуло… Было больно, ужасно обидно и стыдно, я сидел на полу заляпанный тестом, всё было в дыму и чаду, кроме того, муки больше не было. Мне хотелось выть! выть и плакать от горя, от злости! От несправедливости и бессилия!
— Пап-и-и-ик! — долетело из комнаты Аринки.
Господи! помоги мне сейчас, именно сейчас, как никогда!
— Всё готово, — отвечал я ломая пальцы, — сейчас только за сметаной схожу и будем пировать!
— Не надо за сметаной, я так буду!
— Ну, как же без сметаны, я быстро, туда и обратно.
Руки тряслись, я накинул куртку и выскочил пулей на улицу. Через десять минут я уже летел из магазина, с пятью пачками замороженных блинчиков с грибами, — других не было. А через полчаса они, очищенные от начинки, аккуратно расправленные и подогретые на свежем масле, лежали в большой стеклянной тарелке, пересыпанные сахарным песком.
— Кушать подано! — объявил я входя в её комнату.
— Какие красивые, — сказала она. — Ты знаешь, мне ещё никогда…
Она вдруг замолчала.
— Что с тобой, доча?
— Ничего. Мне так хорошо сейчас…
— Ты ешь, ешь.
— Ты не представляешь себе, как мне сейчас хорошо!
— Ешь, моя девочка…
Я отошёл к окну, делая вид, что смотрю на улицу, на самом деле я ничего не видел, кроме дрожащего, расплывавшегося пятна…
Прошли дожди, финансы были на исходе, но принесли пенсию, я расписался где полагалось, и всё прошло гладко и без вопросов, ведь у меня было время потренироваться в подписи. Накупили конфет, макаронов, сосисок. Вечером она заявила мне:
— Папик, я больше не могу так… Мне надо помыться, я хочу в ванную!
