и прошел свое первое больничное обследование. Трактирщик из Хофгастайна, лежащий двумя кроватями дальше, тут же проявил к нему участие и проинструктировал несмышленого новичка, как здесь полагается и как лучше всего вести себя, оба с первых же слов нашли общий язык, оказались людьми одного склада и изъяснялись в одних и тех же выражениях. Поскольку водитель припозднился со своим прибытием в усыпальню, он остался без ужина, на который очень рассчитывал. Как только он улегся, сестра выключила свет, и новоприбывший, вероятно, почувствовал внезапное изнеможение, так как с этого момента совершенно затих, хотя несколько минут назад говорил, что понятия не имеет, как его угораздило сюда попасть. Рано поутру он понял, что ему не лежится, он встал, не дожидаясь разрешения, и проследовал в коридор, как мне показалось, без всякой надобности. Коротким отсутствием водителя из Маттигхофена воспользовался трактирщик из Хофгастайна, с тем чтобы разузнать что-либо о болезни водителя. Трактирщик взял с тумбочки его температурный лист и сделал вид, что изучает его. С глубоким вздохом, который означал ужас и выдавал злорадство, граничившее с подлостью, он положил на место температурный лист, где в нескольких словах регистрировалась болезнь водителя. Когда тот, вероятно по распоряжению теперь уже дневной сестры, вернулся в усыпальню, трактирщик из Хофгастайна встретил его неприязненным и в то же время злорадным молчанием, как если бы знал теперь всю подноготную соседа, а затем лицемерно поинтересовался, хорошо ли тот спал. Именно эта ночь и в самом деле выдалась на редкость спокойной, обошлось без всяких происшествий, и водитель подтвердил, ночь-де была хорошая. Он тут же рассказал трактирщику свой сон, который видел ночью, правда, из этого рассказа я ничего не понял. А сейчас он не прочь бы умыться, сказал водитель, снял ночную рубашку и направился к умывальнику. Некоторое время я наблюдал, с какой обстоятельностью он совершает утреннюю процедуру, вскоре это стало мне неинтересно, и я уже не смотрел в его сторону. Вдруг я услышал какой-то страшный шум и тут же повернулся снова. Водитель лежал, замертво упав на умывальник, он ударился головой о край раковины. Я еще успел увидеть то, что произошло сразу после этого: падающее тело потянуло за собой голову, которая, перевалившись через стенку раковины, грохнулась об пол. Во время умывания водителя хватил удар. Трактирщик мог торжествовать. Он не отказал себе в удовольствии сообщить, что предвидел смерть водителя, уже когда заглянул в его температурный лист. Высоко подняв голову, раскинув на простыне руки и опираясь на растопыренные пальцы, трактирщик из Хофгастайна наблюдал за тем, как увозят тело водителя из Маттигхофена. Самого меня эта сцена повергла в ужас, и до сих пор она стоит у меня перед глазами. Впервые в жизни привелось мне увидеть, как человек, который только что, в общем-то, беззаботно и без всяких затруднений разговаривал, вдруг скончался у меня на глазах. Это был единственный человек из всех, кого я встретил в усыпальне, ни сном ни духом не подозревавший о своей совсем уже близкой смерти. Трактирщику из Хофгастайна оставалось лишь завидовать такому впечатляющему и мгновенному уходу из жизни. Всякий, кто видел того человека из Маттигхофена сразу после его смерти, должен был завидовать ему. Те, кто в это время не спал, наверняка испытывали чувство зависти, остальные же просто не ведали о случившемся. А врачам и сестрам покойник уже не достался, успев избежать знакомства с их пыточной машиной. Получилось, что они даром обустраивали ему постель и составляли температурный лист, о чем, вероятно, жалели сестры. Ничему не может сильнее завидовать приговоренный к смерти человек, чем этой счастливой
