– Когда я встретил твою мать, – говорил отец, – она уже была мне женой, просто сама еще не знала. Мы не встретились. Мы нашлись. Она не пальмовое масло в тот день искала – она искала меня.
Мать Ннамди смеялась, но никогда не возражала.
51
Отец Ннамди острогой бил рыбу на отливе, чинил деревенские генераторы – мог себе позволить и вторую жену завести, но так и не завел. Мать говорила:
– Я его старшая жена, и младшая жена, и любимая жена, и не самая любимая. – И усмехалась эдак тихонько и густо, словно булькала перечная похлебка, томясь в котле на углях, а отец молча, криво улыбался.
Ннамди в жизни не слыхал, чтоб отец смеялся, но едва ли помнит его без улыбки.
И еще отец не танцевал.
Для овумо нередко устраивали праздники. Речных богов, что шныряют в мутных водах и прячутся в быстринах на глубине, надобно развлекать, унимать, пихать в бок, и пускай церковники возмущаются сколько влезет. Вся жизнь деревни зависела от этих праздников. И когда карнавальные танцоры в масках в человеческий рост, с головами рыб и уток, дергано и тряско вышагивали под барабанный пульс, всеми овладевало восторженное безумие. Через глазные прорези в маске Ннамди видел своего дядьку, но дядьки-то уже и не было. Дядьку временно захватила теме.
– Мы сами становимся нашими масками.
Такова магия карнавала.
– Есть танцоры, а есть прорицатели, – объяснял отец. – О чем уговорился при зачатии, то и будет. Но если не шуметь – расслышишь. Расслышишь свое призвание.
Есть барабанщики, есть ткачи. А кое-кто ткет слова. Есть то, что делаешь ради выживания, – закидываешь сети, смазываешь генераторы, – и то, что делаешь, поскольку должен. Отец Ннамди рассказывал истории, а сказительство выбирает тебя, как ову выбирает жреца, а жена мужа. Имущество наследуется по женской линии, и выбор мужа не менее важен, чем выбор ову, которого чтишь. Есть ли у будущего мужа другие жены? Может ли он их содержать? И если да, какое имущество у них за душой?
Дети разыгрывали свой карнавал – заслоняли лица деревяшками, гонялись друг за другом, визжали, вопили, бежали к богам, бежали от богов. А когда боги наконец уставали, а дневная жара спадала, когда шипели газовые факелы, менялся ветер и воздух становился на вкус как железо, дети собирались на площади вокруг взрослых.
Музыка пальмового вина, лунные сказки.
В душных сумерках сновали насекомые, птицы шумно склочничали, воюя за древесные кроны. Земляной вал не впускал в деревню лес и держал змей на расстоянии, но лесных тварей, что подкрадывались и сопели в подлеске, выдавали треск ветвей и шелест листвы.
