Мужчины с сетями и ловушками брели дальше. Кто его знает – может, найдут во влажном иле акулу; порой такое случалось – ко всеобщему восторгу и коллективному забою. Но нет, сегодня никаких акул. Только мелкая рыбешка и жирный запах мангровых болот.
Когда прилив выносил на берег крупного сома, они накидывали сети покрупнее. Мелочь, приплывавшая за ним, убегала, ускользала сквозь мельчайшие ручейки в ячеях. И хотя рыбешка эта не была сомовым потомством, отец мальчика и здесь видел закономерность.
– Дело родителя – отдать жизнь за детей, – говорил он.
На тропинке над лагуной мальчик поднял руку, и колонна детей остановилась.
– Нам еще не пора, – сказал он.
Когда детям нужно будет сбежать вниз и собрать рыбу, что еще трепыхается в грязи, мужчины им крикнут. Тогда надо поторопиться, а то прилив унесет рыбу назад.
– Подождем здесь, – сказал мальчик. – Возле пушки.
Дети поснимали с голов ведра и миски, стали ждать дальнейших распоряжений. Пушка, хоть и заросшая лозами, была отчетливо видна – местная достопримечательность. Чугунная, на боку рубцом выпуклые буквы «ЕКВ Королева Виктория». Она стояла на вершине тропы – уж какая ни есть вершина. Скальное обнажение – точка обстрела лагуны: мужчины внизу – на древней линии огня.
Дождь порывался зарядить целый день, и теперь хмурое небо наконец разверзлось. Но ливень был краток. Вскоре дождь обернулся туманом, туман – па́ром, а мужчины так детей и не позвали.
Те переждали дождь под широкой листвой, а когда он слегка поутих, старший мальчик сказал:
– Ладно, идите поиграйте.
И они тотчас с визгом разбежались. Мальчики играли в войнушку на поляне возле пушки, боролись на локотках, валяли друг друга по мокрой земле. Девочки предпочитали другие игры – на одной ножке прыгали по свалявшейся траве и распевали четкие считалки, пытались подольше сохранять равновесие и выдерживать ритм, хохотали, когда спотыкались, и когда не спотыкались, тоже хохотали.
За пушкой – британское кладбище, и, пока маленькие играли, старшего мальчика увлекло туда.
Имена мертвых срывались с его губ. «Мэннинг Хендерсон, эскв.». «Ричард Белшо, королевский канонир». «Капитан Реджиналд Лаучленд. За Бога и Короля. За Королеву и Отечество».
Он умел прочесть надписи на камнях, потому что они по-английски; в других краях говорили только на местных диалектах иджо, но здесь, среди красного дерева и мангровых рощ дальних ручьев, общий язык – английский. А как еще договориться с торговцами игбо или жрецами йоруба? Как одолеть диалекты иджо, такие невнятные, будто отдельные языки? На английском в Дельте говорили дольше, чем бытовала сама сущность под названием «Нигерия». Иджо дельты Нигера сражались за и против английского короля, освоили его язык, принимали его миссионеров – а те нередко принимали мученичество. Королевский язык преподавали в школе, на нем говорили на рынке и дома, беседы с легкостью переходили с иджо на английский и обратно, точно воду из тыквы в тыкву переливаешь. И говорили здесь как полагается, негромко и сочно, все слова, все слоги равновесны, равнозначимы. А не эти радийные гнусавые модуляции. Бесцветные би-би-сишные голоса, слащавые и слабые.
