«Тем и заняты состояния в Африке, – подумал Уинстон. – Чахнут».
Хотелось сказать вот что: «Мне приостановили паспорт. У меня судимость. Я не могу уехать из Нигерии. Помогите мне. Помогите, а я вам отдам десятину в размере ста процентов. Хоть ста десяти». Секретные типографии на улице Олуволе, подпольные печатные прессы на Аквеле. Если умеют из воздуха творить свидетельства о рождении, может, и визы сотворят? Или даже паспорта?
Вот о чем он хотел спросить, но не спросил. Даже мечтать об этом опрометчиво. Потому что Уинстон понимал: приехать в Лондон по фальшивому паспорту – это значит навеки стать беглецом и никогда не работать по специальности. В итоге, вероятнее всего, арест и депортация в Нигерию, где ему предстоит отнюдь не состоятельно чахнуть в тюрьме Кирикири. Закончить дни свои в руинах, никогда, до скончания веков не уехать из Лагоса.
Да и с чего бы ога помогать Уинстону бежать из клетки? Уинстон и так в тюрьме. Иронси-Эгобия все говорил, но Уинстон едва слушал.
– Мобильники мы скупаем оптом. Сканеры есть, копиры есть. Штемпели любого оттенка, конверты любого размера, почтовые марки любой страны. Проголодался, хочешь пить – есть мясо, есть напитки. Девочки – для тех же целей. А если кому из твоих мугу хватит дурости заявиться лично – это ж манна небесная. Дадим шофера, дадим костолома – кто понадобится, того и дадим. У нас адвокаты на зарплате, легавые. «Ноги» забирают деньги в «МаниГрэм» и «Вестерн юнион». Если что не так, арестуют и побьют их, а не тебя. Ты мозгами-то пораскинь. – Он сложил очки, отодвинул. – Вешай свою лапшу сколько влезет, никто тебе не помешает. Как у нас говорят? «Рука руку моет». Ты мне, я тебе. Рука руку моет. На ноги друг другу не наступаем. Только плати десятину мне, вознаграждение ловцу плюс десять процентов на расходы – взятки всякие. Проще некуда.
«…сказал слепец ныряльщику».
Иронси-Эгобия опять закашлял кровью, отвернулся, прижал платок к лицу, будто хлороформом дышал. Бульк на вдохе, хрип на выдохе.
Уинстон утоп по шейку, подводное течение затягивало его, голова уходила под воду. И откуда-то донесся запах бензина – скорее воспоминание о будущем, чем реальность.
42
Живот рос, а она худела; словно ребенок питался ее голодом.
Если умрешь здесь, кто по тебе заплачет? Кто проводит в последний путь? Она знала ответ: никто. Кости начисто объедят муравьи-бегунки, она и дитя ее украсят этот пейзаж вместе с прочими скелетами – белыми, изящно изогнутыми коровьими костями, останками машин, выбеленными и пропеченными до хрупкости, брошенными у дороги, разграбленными подчистую. Эти автомобильные скорлупки усеивали асфальт свидетельствами влияния песчаных наносов на водителей и опасности обгона на крутых поворотах.
