И опять я просила у него прощения.
Это глупо, но я извинилась. Я не хотела его терять. Я сказала Игреку, что он прав. Призналась, что и психотерапевт может ошибаться и что, разумеется, он вправе определять, что мы будем обсуждать во время наших встреч. Сказала, что моя неспособность понять его научный метод не дает мне права интересоваться его намерениями. Высоко отозвалась о его уме и способностях и призналась, что он настолько отличается от всех моих пациентов, что я все еще не знаю, как ему помочь. Мне хотелось, чтобы он считал меня интересной и как человека и как специалиста. И теперь мне ужасно стыдно и за это желание, и за все мое поведение. Так что я полностью заслужила то, что произошло позднее.
Из офиса Виктории Вик
1711 Лаваца-стрит
Офис № 2 Остин, Техас 78701
wick@vick.com
5 июля 2012
Записки о феномене невидимости
(письмо Кросби Бампусу)
Здравствуйте, Кросби, это опять я. Сначала я хотела передать вам эти записи как приложение к сопроводительному письму, потом подумывала добавить в виде приложения к книге. Однако Джон советует включить их в текст книги как отдельную главу. Но, может, это будет ошибкой? Боюсь, это повредит «ткани повествования» (как сказали бы вы). Однако Джон уверяет, что эти записи как раз очень важны для повествования, потому что многое объясняют. Что вы об этом думаете? Мы коротко обсудили это по телефону, но мне хотелось бы конкретного совета. Интуиция подсказывает мне, что в таких вещах Джон обычно оказывается прав.
Понятно, что самое интересное об Игреке — независимо от того, что он видел, делал (или говорил, что делал), — это его способность становиться невидимым. Если изучением этого случая займутся серьезные специалисты, самое большое внимание они уделят именно этому моменту. Лично мне так и не удалось полностью понять этот феномен, поскольку Игрек практически ничего не объяснял.
Напомню, что он настоял на своем праве определять правила игры и всего три раза соизволил объяснить, как ему удается становиться невидимым для окружающих, но, к сожалению, два из них не были записаны на магнитофон. После третьего разговора на эту тему он решительно заявил: «Больше никаких объяснений!» — и твердо выдержал свою линию, полностью игнорируя мой интерес к этому феномену, который казался мне ключом к его личности и занятиям.
Почему Игрек так упорно избегал разговоров на эту тему? Тысячу раз я задавала себе этот вопрос. Если верить его же объяснениям, то, главным образом, потому, что он платил мне за консультации (и, следовательно, был вправе сам определять темы наших разговоров). Еще он постоянно внушал мне, что я не обладаю необходимыми научными знаниями, чтобы понять суть его изобретения, а он не намерен тратить время на мое «просвещение». Сыграл свою роль и тот факт, что 9 мая он убедил меня в своей способности становиться невидимым — он считал, что больше я не должна ни о чем спрашивать, а просто признать существование этого феномена и двигаться дальше. Что я и сделала. Как часто бывает в отношениях между психотерапевтом и пациентом (и, пользуясь любимым словом Игрека), наше общение стало «самостоятельной реальностью» — что бы Игрек ни говорил, это считалось неоспоримой истиной. В какой-то момент я перестала замечать странность наших с ним разговоров.
