Из письма к Сталину (от 30 мая 1931 г.): «…я хвораю тяжелой формой нейрастении с припадками страха и предсердечной тоски… Причина моей болезни — многолетняя затравленность, а затем молчание…»
Подавляющее большинство написанных Булгаковым произведений было запрещено. Если в письме к К. С. Станиславскому (август 1931 г.) писатель еще возмущался: «Я вечно под угрозой запрещения» (Музей МХАТа. КС. № 7415), то в октябре 1937 года он с горечью сообщал Б. В. Асафьеву: «За семь последних лет я сделал 16 вещей разного жанра, и все они погибли. Такое положение невозможно, и в доме у нас полная бесперспективность и мрак» (РГАЛИ. Ф. 2658. Оп. 1. Ед. хр. 503).
Но более всего воздействовали на моральное состояние писателя обыски, слежки, доносы и допросы. Приведем лишь один пример. 13 января 1927 года осведомитель сообщал своим шефам в ОГПУ:
«По полученным сведениям, драматург Булгаков… на днях рассказывал известному писателю Смидовичу-Вересаеву следующее… Его вызвали в ОГПУ на Лубянку и, расспросив его о социальном происхождении, спросили, почему он не пишет о рабочих. Булгаков ответил, что он интеллигент и не знает их жизни. Затем его спросили подобным образом о крестьянах. Он ответил то же самое. Во все время разговора ему казалось, что сзади его спины кто-то вертится (вспомним ощущение Пилата после разговора с Афранием: «Один раз он оглянулся и почему-то вздрогнул, бросив взгляд на пустое кресло… прокуратору померещилось, что кто-то сидит в пустом кресле…» — В. Л.), и у него было такое чувство, что его хотят застрелить. В заключение ему было заявлено, что если он не перестанет писать в подобном роде, то он будет выслан из Москвы. „Когда я вышел из ГПУ, то видел, что за мной идут“.
Передавая этот разговор, писатель Смидович заявил: „Меня часто спрашивают, что я пишу. Я отвечаю: "Ничего, так как сейчас вообще писать ничего нельзя, иначе придется прогуляться за темой на Лубянку"“.
Сведения точные. Получены от осведома» (Независимая газета. 1994. 28 сентября).
Колоссальное и всестороннее давление, разумеется, оказывало сильнейшее воздействие на морально-психологическое состояние писателя. Но он продолжал работать с еще большей энергией, используя при этом и полученные в ходе гонений интересные материалы. Преследования заставили Булгакова ускорить работу над романом. Это хорошо видно из его письма М. Горькому от 11 августа 1928 года (именно в это время Булгаков приступил к написанию основной части романа). В очередной раз он поднял вопрос о возвращении ему изъятых политическим сыском дневников и рукописей и просил Горького о помощи. При этом Булгаков затронул и интересующую нас тему о возможности творческой работы в условиях гонений и преследований. Цитируем:
