Они с Ваффи лазали по скалам на дальнем конце берега, как вдруг Ваффи сказал:
— Помнишь тот глубокий залив сразу за скалой? Я нырял в него. Спорим, ты никогда не смог бы этого сделать.
— Смог бы! — вспыхнул Давид. — Я умею нырять не хуже тебя. Мы с папой однажды плавали на плавучей вышке, и я нырял с нее.
— Врешь, — сказал Ваффи.
— А вот и не вру, — настаивал Давид.
— Ладно, — примирительно сказал Ваффи, — тогда нырни вон с той скалы, и я поверю тебе.
— Сейчас не могу, — понурив голову, ответил Давид. — Мама разрешает мне плавать только с этой стороны бухты, где она может видеть меня из окна.
Ваффи злорадно усмехнулся.
— Я так и знал, что ты струсишь, — высокомерно проговорил он. — Где тебе рисковать. Рискуют только храбрые люди. Твоя мама не увидела бы, как ты прыгаешь, а через пять минут ты был бы сухим.
Он начал насвистывать, всем своим видом давая понять, что считает Давида никчемным парнем. Щеки Давида запылали от злости. Он мог запросто нырнуть в этот залив, но не мог стерпеть того, что Ваффи считает его трусом. С другой стороны, он обещал маме быть всегда у нее на виду. Ох, что же ему делать?
— Сразу видно, что ты опытный ныряльщик, — ледяным тоном произнес Ваффи.
— Ах так! — закричал Давид. — Смотри!
В следующее мгновение он сорвал с себя рубашку и прыгнул вниз головой в залив, который на самом деле оказался не таким уж глубоким. К счастью, он успел вытянуть вперед руки, и они немного смягчили удар о дно, но все же мальчик больно ударился головой об острый камень. Когда Давид вынырнул, его руки ныли от боли, а на лбу набухала здоровенная синяя шишка. Он здорово перепугался и дрожал всем телом, а когда выбрался на берег, сел и заплакал.
— Ты, ты во всем виноват! — рассвирепев крикнул он Ваффи. — Я иду домой, к маме. Она, конечно, станет меня ругать, но я скажу, что во всем виноват ты!
— Лучше скажи ей, что ты поскользнулся и упал, тогда она никого не будет ругать, — спокойно возразил приятель. Но Давид уже шел по направлению к дому так быстро, как только позволяли валявшиеся тут и там камни.
Легко взобраться на утес не удалось, потому что кружилась голова, и он все еще не мог перестать плакать, а от этого перехватывалось дыхание. В голове звенело, ноги были как ватные, и когда Давид, шатаясь, вошел в дом, он совсем не был похож на того веселого и энергичного мальчика, каким его все привыкли видеть. У него не хватило сил даже на то, чтобы объяснить, что с ним случилось.
