— Этих денег нам вполне хватит на первое время, — утешала Мэри взгрустнувшего мужа. — Вот увидишь, дела твои скоро наладятся, и тогда…
— И все-таки меня тошнит от перспективы сесть на шею жене, — вздыхал Джереми.
— Как? Как ты сказал? — хохотала Мэри. — А знаешь, в такой позе заниматься любовью мы еще не пробовали!
Заканчивались подобные разговоры в постели, где у молодой пары не было ни проблем, ни печалей. Будь Мэри чуть поопытнее, она бы поняла, какого восхитительного любовника подарила ей судьба в лице Джереми. Сама же она оказалась на диво способной ученицей, — по крайней мере, так утверждал Джереми, покрывая поцелуями ее пылающее после любовных утех лицо.
Скоро выяснилось, что даже при таланте Джереми, найти для него работу в Лос-Анджелесе — задача не из простых. К тому же, когда ему приходилось снимать фотомоделей для рекламы, он выкладывал кругленькие суммы стилисту за прическу девушки, а визажисту — за макияж. Если прибавить к этому расходы на фотоматериалы и печать фотографий, то арифметика выходила неутешительная. Когда Джереми делалось особенно грустно, он принимался снимать жену. А поскольку случалось это частенько, Мэри вскоре могла похвалиться портфолио, достойным профессиональной фотомодели. Впрочем, о карьере такого рода с ее ростом нечего было и мечтать, да Мэри и не мечтала, вынашивая совершенно иные планы.
Узнав, сколько стоит курс обучения в школе визажистов, Мэри схватилась за голову: жалких остатков ее прежнего богатства для воплощения в жизнь этой идеи явно недоставало. Тогда она обратилась за помощью к отцу — в первый и последний раз, — клятвенно заверив Майкла, что вскоре вернет ему все до цента. Джереми хранил угрюмое молчание…
Майкл откликнулся тотчас же, выслав требуемую сумму. Однако письмо его искренне опечалило дочь. И дело было вовсе не в том, что он противился ее затее, — нет, отец лишь умолял Мэри не бросать стихов. Дело было в другом. Письмо отца было насквозь пропитано откровенным неверием в Джереми, в его силы, талант, даже в его любовь к ней… Прочтя письмо, Мэри горько заплакала, а Джереми, стоя перед нею на коленях и покрывая поцелуями ее руки, твердил, что все будет хорошо. И снова, в который уже раз, постель оказалась единственным прибежищем от горестей для них обоих…
На курсах Мэри, по словам одной из преподавательниц, оказалась единственной, кто не знал, с какого конца открывается тюбик губной помады. А что удивительного? Ведь она лишь смутно помнила, как мать что-то эдакое делала перед зеркалом, а в школе в отличие от большинства подруг откровенно презирала косметику, считая ее изысканной формой лжи.
