— Просто не пара, хотя бы и по годам. К тому же в этом взводе уже есть два коммуниста…
— Нет, ты не об этом думаешь, — отодвигая от себя чертеж, насупился и проговорил Борисов. — Ты думаешь о том, что Сафонов агроном, с высшим образованием, а Гайнурин прицепщиком на тракторе работал… Так вот что я тебе скажу: будь он, Сафонов, хоть председателем облисполкома, а не умеет воевать — пусть учится. А если какой-то, хоть бы из твоего Дворца, полотер сумел подбить танк, так давай мне этого полотера, я его к ордену представлю и старшим сделаю…
— Правильно, но не об этом речь…
— Нет, ты об этом, — не унимался Борисов. — А мне эти разговорчики осточертели, я их в госпитале наслушался… Со мной рядом один ополченец лежал… Так он рассказывал о своем студенческом батальоне и все ахал… Ах, мол, сколько, может быть, погибло Лобачевских, Ньютонов, Циолковских!.. А если погиб рабочий или дворник? Тогда ничего? Допустимо? Нет, уж извини, Отечественная так Отечественная для всех! Только так!
— А что ж ты тогда меня в ансамбль песни и пляски прочил? — поддел Борисова Осташко.
Борисов промолчал, будто устыдился своей вспышки. Да и Алексею затевать спор не хотелось. Не мог же Борисов не понимать, что политрук хлопотал не о каких-то льготах для агронома. Передний край есть передний край. Легкой жизни он не сулил никому. Но и Алексей понял запальчивость командира роты: очень уж о многом говорил взгляду этот еще сильней побагровевший шрам на лице…
Борисов надел пилотку.
— Я схожу в штаб батальона, туда приехали из финчасти оформлять аттестаты. И если ты не возражаешь…
— Иди.
Борисова это краткое безразличное «иди» смутило. Задержался в дверях.
— Что бурчишь? Обиделся? Чудак! Я ведь с тобой по-дружески. Дело не в Сафонове. Перевести — так перевести… А я просветил тебя насчет главного… Чтоб ты знал, на чем я стою.
— Ладно уж, просветитель, спасибо… А то бы я по своему невежеству и не додумался…
— Хватит язвить, кстати, ты сам собираешься аттестат оформить? Пользуйся случаем. Иначе в полк шагать придется.
— Схожу и я, когда вернешься.
Он сказал это машинально, тронутый участливостью Борисова, и лишь потом, когда он ушел, задумался над сказанным. Борисов посылал аттестат матери, которая с двумя его сестренками-школьницами эвакуировалась в Барнаул. А он, Алексей, кому собрался посылать? Однажды рассказал Борисову о Вале и, поощряемый его дружелюбным вниманием, сам не заметил, что заговорил о ней, как о жене. Не поспешил ли? Что было между ними, кроме нескольких встреч? Но он и на расстоянии представлял ее ожидающей, думающей о нем, потому что думал о ней сам, думал и любил… И сейчас он мысленно увидел ее такой, как тогда, при первом посещении кибитки, когда она, колеблясь, неуверенно смотрела на предложенные деньги и вдруг решилась: «А знаете, хотя это и не совсем справедливо, но я их возьму…»
