Разумеется, и сегодня, во время дискуссии о гербе, каждому мыслящему человеку было ясно, что в этом споре вокруг изменения государственной эмблемы речь идет не столько о внешнем характере символов, сколько, в конечном счете, о самой концепции государства. Нападки Хайдера на символику и, следовательно, на Договор об австрийской государственности были весьма недвусмысленны. Речь шла прежде всего о проблеме австрийской нации и о ее присоединении к Германии. Но в речах таких политиков, как Враницкий, Мокк или Клестиль, эта тема предстала завуалированной. Поэтому их мнениям не придали никакого значения, причислив их к не раз возникавшим пустым и неуклюжим попыткам порассуждать о сути австрийского начала, каковыми особенно богата эпоха Второй республики.
Историю официальных или официозных австрийских символов можно, однако, прочитать и как историю катастроф и оплошностей. Австрийский государственный герб с его забытой цветовой символикой («черно-красно-золотой») — далеко не единственный, а всего лишь первый пример в этой исторической цепочке.
Когда в 1947 году в ходе денежной реформы немецкую рейхсмарку заменяли на австрийский шиллинг, то для новой монеты искали символ, отражающий суть ситуации, в которой находилась молодая республика. Остановились на фрагменте картины «Сеятель и черт» художника Альбина Эггер-Линца. На такой выбор повлияло многое: и то, что Эггер-Линц был австрийским художником, в известной мере «певцом родного края», и то, что его художественная манера — впрочем, скорее по недоразумению, — понравилась тем, кто был поклонником искусства «крови и почвы», и, главным образом, то, что выбранный фрагмент картины — крестьянин, размашисто разбрасывающий по пашне семена, — обладал символикой, которая даже далекому от искусствоведения чиновнику эмиссионного банка показалась связанной с австрийской экономической ситуацией 1947 года. Монету отчеканили и пустили в обращение. Искусствоведы и все мало-мальски образованные люди, рассматривая монету, умирали со смеху. Вскоре об австрийском казусе узнала и заграница. Через несколько лет даже до австрийских властей дошло: с картины Эггер-Линца на одношиллинговую монету по ошибке попала не фигура сеятеля, а фигура черта. Поистине роковая символика, в которой, несомненно, был смысл, если вспомнить новейшую историю Австрии. Однако так вышло непреднамеренно. Одношиллинговую монету изъяли из обращения и заменили на новую, имеющую хождение и по сей день. При выборе нового рисунка действовали наверняка: не будем связываться с искусством, все равно в нем никто толком не разбирается, так что возьмем какой-нибудь чисто австрийский символ. А так как на картине, которую поначалу попытались использовать, была изображена и окружающая природа, стали искать символ, который бы вполне безыскусно эту самую природу представлял. Поэтому новую монету в один шиллинг украшает эдельвейс. В эдельвейсе поистине нет ничего коварного, никаких скрытых ловушек, он не допускает никаких ошибочных толкований. Однако, по всей видимости, страх засел слишком глубоко: вскоре после появления новой монеты эдельвейс в Австрии был занесен в Красную книгу. Возможно, решение, по которому эдельвейс (символ на одношиллинговой монете) как редкое растение попал под действие закона об охране природы, означало следующее: Австрия объявляет себя (в области валютной политики) природным заповедником. Впрочем, решение о главном направлении экономического развития было принято задолго до этого. Мы намеревались жить за счет валюты, ввозимой теми, кто проводил свой отпуск в нашей стране, превратившейся в сплошной природный заповедник. А что при этом отчеканено на шиллинге, в конечном счете, не имеет значения. Шиллинг и без того уже не является суверенной валютой: он сразу же был поставлен в жесткую зависимость от немецкой марки, от валюты той страны, которая поставляет нам львиную долю туристов. Эдельвейс стал, таким образом, альпийским вариантом раковин каури
