Фаберовский представил себе Владимирова, сидящего под Эйфелевой башней с высунутым изо рта розовым языком и струйкой слюны, стекающей с уголка губ. Нет, Артемий Иванович не мог убить человека таким страшным образом даже в пьяном угаре. Значит, это все-таки ловушка. Возможно, его напоили, а потом убедили, что это он сделал, чтобы заполучить себе в руки поляка.
Кэб остановился у знакомого подъезда доктора Смита, куда Фаберовский часто приезжал с визитами, привозя красивый букет фиалок. Сегодня он приехал без цветов и готовился к тому, что ему могут в конце разговора просто указать на дверь.
По-мышиному взвизгнул электрический звонок, дверь открылась и в щель высунулась хищная кунья мордочка мисс Барбары Какссон.
— Мисс Какссон, надеюсь, мисс Пенелопа одна? — спросил он, входя в сумеречную прихожую, освещенную только круглым окошком над дверью.
— У мисс Смит с самого утра находится друг нашей семьи доктор Гримбл, — сквозь зубы ответила мисс Какссон, неприязненно глядя снизу вверх на поляка.
— Значит, друг вашей семьи? Гримбл? — Фаберовский нехорошо посмотрел на невозмутимую компаньонку своей невесты. — И Пенелопа считает возможным чуть не каждый день принимать у себя этого хлыща? А вы, мисс Какссон, полагаете, что, будучи ее компаньонкой, имеете право так спокойно говорить об этом мне, когда вашей прямой обязанностью является предостерегать мою невесту от общения с субъектами, которые могут скомпрометировать ее?
— Я плохо понимаю ваш скверный английский, сэр, — высокомерно ответила Какссон. — Но если вы считаете, что такой достойный и благородный джентльмен, как доктор Гримбл, который никогда не оденет для визита пиджак, тем более с крахмальной рубашкой и белым галстуком, может скомпрометировать вашу невесту, я буду вынуждена сказать, что появление католика и инородца в этом доме компрометирует любого, находящегося под этой крышей.
— Как только Пенелопа станет моей женой и переберется под крышу ко мне, — сказал поляк, снимая и отряхивая цилиндр, — я не подпущу вас к своему дому на расстояние пушечного выстрела, мисс Какссон.
— Мне бесконечно жаль милую Пенелопу, которую угораздило связаться с таким чудовищем, как вы, — с чувством ответила Барбара Какссон, давая волю распиравшему ее чувству ненависти ко всему инородному. — И я уверена, что слухи о том, что вы были Джеком Потрошителем, не лишены оснований.
Понимая, что ему не удастся перелаять эту британскую куницу, Фаберовский молча отодвинул Какссон в сторону и, не раздеваясь, пошел вверх по лестнице, с удовольствием пачкая своими мокрыми ботинками устилавший лестницу ковер.
