Нужны были доказательства, что «компания Вульфа имеет дело не только со стандартным, но и новейшим товаром».
[97] Далее Штраус пытается оправдать свой гнев, говоря, что ему «не нужна слава, если его понимают неправильно», что он «хочет служить своему искусству честно и не страшится неудач», при условии, что его мысли будут донесены до публики правильно и точно.
[98]Даже допуская, что музыкальное чутье изменило Бюлову и он оказался глух к новым произведениям Штрауса и неудачно исполнил «Дон Жуана» (что сомнительно), выпад Штрауса, мягко говоря, был капризом. При всем своем чувстве юмора, Штраус порой его утрачивал, при всей скромности мог быть заносчив. Эти противоречия в его характере проявились рано и не раз заявляли о себе в дальнейшем. Открытого разрыва между Штраусом и Бюловом не произошло, но на связующих их нитях дружбы появился узелок, который так и не удалось развязать. Прошло почти два года, прежде чем Штраус извинился. Бюлов объявил, что намерен исполнить «Макбета». Штраус написал ему, что в восторге от такой приятной новости. Он боялся, что «из-за своих изменившихся взглядов на искусство» Бюлов «больше не испытывает к нему прежних дружеских чувств».[99] Штраус заверял Бюлова, что, невзирая на интриги вокруг них, «ничто, ничто на свете не погасит и даже не уменьшит моей безграничной любви, восхищения и глубокой благодарности к вам».[100]
Прекрасные слова и, несомненно, искренние. И тем не менее в письме отцу Штраус называет Бюлова «законченным реакционером», который одно время был прогрессивным, но не по внутреннему убеждению, а оттого, что его увлекли на этот путь «такие могучие личности, как Вагнер и Лист, а также возможность сражаться».[101]
Пути этих людей разошлись. Время от времени Штраус еще писал Бюлову, по-прежнему выражая свое уважение и признательность. Специально приезжал послушать, как Бюлов дирижирует Девятой симфонией. А перед самой смертью Бюлова навестил его в Гамбурге (в январе 1894 года). Единственное новое сочинение Штрауса, с которым Бюлов успел познакомиться, была симфоническая поэма «Смерть и просветление». Меньше чем за год до смерти Бюлов писал Шпицвегу: «О Боже, дай мне возможность снова активно интересоваться его успехами, самой оригинальной и яркой личностью после него (Брамса. — Дж. М. )!.. Да сохранит Господь его физическое здоровье, тогда и душа его будет цела».[102]
Бюлов писал это письмо, уже будучи больным, только не знал, насколько тяжело он болен. По совету Мари, Штрауса и других друзей, надеясь поправить здоровье солнцем, он отправился в Египет. Последний раз Штраус виделся с ним на вокзале в Берлине, и очень кратко. Бюлов прибыл в Каир полумертвым. И там, 12 февраля 1894 года, вдали от родного дома, этот добровольный изгнанник ушел из жизни.
