тоже был там.) «В его груди живут две души». Несчастный! Боже мой, сколько же мне надо тебе рассказать! А ты все не едешь!!! Пока соберешься, я все забуду.
Тебе, наверное, все это кажется безумием, но в этом есть своя система! О, Господи! Теперь я впадаю в «цитатизм». (Это новый термин, изобретенный Тюллем, вполне в берлинском духе. — Дж. М.)
Бюлов в Америке, зарабатывает деньги. Куда поеду я? Если обещаешь никому не писать и не говорить об этом, потому что пока это большой секрет, — то в Веймар. Буду работать с Лассеном, под началом Бронсарта. Прекрасная замена Мюнхену! Еду в город будущего, занять пост, на котором так долго проработал Лист! С Веймаром у меня связаны большие надежды. Бронсарт — прекрасный парень, с головы до ног человек чести (прямо как Перфаль!) и очень прогрессивный (прямо как Перфаль)1. Кроме того, Лассен уже стар, утомился и мечтает облегчить свою участь (совсем как Фишер[84]). Мой ученик Целлер с сентября принят в труппу ведущим тенором. Первая опера, которой я буду в Веймаре дирижировать, — «Ленивый Ганс» Риттера с Целлером в главной роли. Потом — его новой одноактной оперой «Кому корону?». В общем, надеюсь, все будет замечательно. Бронсарт является еще председателем Музыкального общества. Несколько дней назад он пригласил меня — в случае задержки Никита в Лейпциге, что не исключено, — продирижировать, кроме моей «Итальянской фантазии», двумя первыми концертами этого сезона в Висбадене, 27 и 28 июня, включая «Детство Христа» Берлиоза. Неплохо, правда? Да, музыкант Штраус делает успехи. Но может ли счастье быть когда-либо полным?
Возвращаясь из Берлина, я остановился в Мейнингене и попросил четыре раза проиграть для меня моего «Макбета». Стейнбах его уже разучил. Звучит мрачновато, но на глубокие натуры, мне кажется, он произведет впечатление. Сейчас я занят его аранжировкой для фортепиано в четыре руки и к весне надеюсь его издать. Что касается либретто моей оперы, вчерне готовы уже первый акт и частично второй — до конца любовной сцены. (Я должен их еще раз просмотреть.) Риттеру либретто очень нравится.
Кроме того, я сделал набросок новой симфонической поэмы. Наверное, назову ее «Смерть и просветление».
Планирую начать работу над партитурой сразу после Пасхи.
Да, кстати! Если ты прочла статьи Вагнера, которые я тебе послал, будь добра, пришли мне их обратно. Я хочу сделать для них общий переплет. И книги Достоевского, пожалуйста.
И еще об одном. Если бы ты знала, с какой жадностью я читаю твои письма, ты бы не говорила о «заинтересованности какой-то графиней». Она, между прочим, — очаровательное существо, без ума от музыки будущего и одна из поклонниц твоего Рихарда. В этой связи я вспоминаю очаровательное высказывание Вагнера. В письме к Улигу он восторгается сестрой Риттера Эмилией, считая ее образцом женщины, и добавляет: «Женщины — наше утешение. Каждая женщина — прирожденная личность. Каждый мужчина — обыватель. Требуется много времени, чтобы он стал, если это вообще возможно, личностью». Так почему бы мне не заинтересоваться графиней? Я приобретаю для «нашего» искусства преданного сторонника. А наше искусство, надо признать, далеко от того, что сейчас называют музыкой.
