Шлёпа ограничилась еще более кратким вариантом. В ее письме было только одно слово: «Извините». Зато она написала его раз сто, разным почерком и всеми возможными цветами, так что получилось — хоть и неприятно это признавать — убедительнее, чем у нас.
— Видали? Суть ясна, и не обязательно так гнусно подхалимничать, — сказала она. — Это твое второе имя, Розалинда. Гнусная Подхалимка.
— Вот и нет, — обиделась я.
— Гнусная Подхалимка, — повторила Шлёпа дурацким манерным голосом и стала этак по-злому меня передразнивать, неприятно вывалив язык.
— Перестань! Чего ты такую рожу скорчила? Вовсе не такое у меня лицо, — возмутилась я. — И язык изо рта не торчит.
— А вот и торчит. Оттого что ты все время подлизываешься к моей маме и к своему папаше, хотя любишь их не больше моего. Ты трусиха и больнушка.
— Неправда! — воскликнула я, хотя сердце у меня так и колотилось.
— Твой план отстойный, ничего у тебя не выйдет, — продолжала Шлёпа. — Они тебя только презирать станут. Какая же ты задавака, ботанка и зануда! Ничего удивительного, что папаша от вас ушел. Ты его достала, и твой тупой братец тоже. Вот мой папа меня не бросал.
— Не смей так о моем папе! — крикнула я.
Какая же она язва, просто невероятно. А я-то прошлой ночью из кожи вон лезла, чтобы ее утешить. Все, что она сказала, неправда. Так ведь? Шлёпа просто бесится от скуки и оттого, что ее любимый папочка ей не звонит и не пишет, но так или иначе, ее слова засели у меня в голове. Они корчились там, вселяя в меня страх и панику.
Чтобы отвлечься, я снова взялась за «Пятерых детей и чудище». Надо перечитать про то, как Сирилу, Антее, Роберту и Джейн удалось совладать с псаммиадом. Сосредоточиться было трудно: Шлёпа сочинила песню про Гнусную Подхалимку и вертелась вокруг меня, высунув язык и согнувшись в три погибели.
Когда позвали обедать, мы отдали папе и Элис свои письма.
— Думаете, меня так легко обдурить? — сердито сказал папа — а потом взял и крепко нас обнял.
На этот раз он и Шлёпу не забыл. Даже распричитался: мол, какое у нее высокохудожественное письмо. Шлёпа самодовольно ухмылялась, хотелось ее стукнуть.
После обеда нам разрешили остаться внизу, правда, ноутбук Шлёпе так и не вернули.
— А мне по барабану, — сказала она Элис, взяла мои цветные карандаши — без спросу — и стала рисовать для Моди картинки.
— Нарисуй бизьянку! — попросила Моди.
И Шлёпа, к восторгу младшей сестренки, довольно похоже изобразила псаммиада.
