Она классно отплясывала и на каблуках держалась очень уверенно. Когда танцевальная песня кончилась, Шлёпа сбавила темп и запела тихую грустную балладу, и все тысячи людей в зале сидели затаив дыхание, ни звука не произнесли, пока Шлёпа не спела последнюю печальную строчку, — и тогда стадион снова взорвался аплодисментами.
Шлёпа широко улыбнулась и мгновенно перешла к следующей песне — это был очень громкий рок с таким настойчивым ритмом, что невозможно было удержаться и не хлопать. Без танцев тоже не обошлось — танцоры на этот раз вышли в черном и ярко-розовом. Шлёпа попрыгала с ними, а потом девушки, уже без Шлёпы, исполнили сложный акробатический номер. Затем вдруг на сцене снова тесной группкой появились парни — один за другим, четко под музыку, они отошли в сторону, а за ними оказалась Шлёпа в вырви-глаз-розовом, с розовыми перьями в волосах и в потрясающих розовых туфлях с платформой и на высоком каблуке. Она пела, танцевала, даже сделала стойку на руках и поболтала каблуками в воздухе.
И тут толпа рванула вперед, дружно выкрикивая ее имя. Я перепугалась: что, если желание пошло наперекосяк? Шлёпа вдруг показалась мне такой маленькой и уязвимой на этой огромной сцене, а вокруг — тысячи и тысячи людей. Если они все повалят на сцену, никакой Бульдог со всеми своими помощниками их не удержит. Фанаты не собирались навредить Шлёпе, они явно ее обожали, но если они все одновременно попрут вперед, то затопчут ее, разорвут и передерутся из-за клочков…
Но Шлёпа, сама невозмутимость, подняла руки и помахала — хорош, мол.
— Сядьте, ребята. — Она покачала головой, как будто пристыдила разыгравшихся трехлеток. И они послушались и сконфуженно вернулись на свои места.
Шлёпа запела следующую песню — похоже, хит, потому что после первой же строчки зал встал на уши. Это была мощная баллада с забористым припевом. Шлёпа пела, повернувшись лицом прямо к зрителям, подняв руки, упершись ногами в пол, — явно полностью выкладывалась. Она пела о том, что когда-то была сердитой девчонкой, которая никому не нравилась, но всегда знала, что рождена для славы, и вот она здесь, на сцене, поет во весь голос. Она пела о том, как много это для нее значит, потому что теперь мы все — ее друзья. Все в зале тянули к ней руки, с жаром подхватив припев, — пока вдруг прожектор не погас и вся сцена не погрузилась в темноту.
Робби вцепился в меня, а Моди заплакала.
— Что случилось? В чем дело?
— Темно-плохо!
