Прохор уже не в первый раз обратил внимание на Танины руки. Худые длинные пальцы. Кожа на руках гладкая, белая и тонкая, такая тонкая, что видны голубые жилки. Прохору нравились ее руки, хотя он слышал, как бабка Груня говорила об этих руках: «От таких бумазейных рук работы не жди. Ридикюли только такими руками носить». А Прошка долго соображал, почему бабушка назвала руки Тани «бумазейными», но так и не разгадал этого странного определения.
— Таня, — позвал Прохор, но она его не слышала. — Таня!
— А? — Она очнулась. — Ты меня звал?
— Ага. Петька Сане, — Берестняков впервые назвал Лосицкого по имени, — валенки отдал насовсем.
Прохор хотел сказать, что отдаст Лосицкому лыжи, но Таня перебила его:
— Я так и знала, что Нырков очень добрый.
Прохор от ее слов насупился, закусил краешек нижней губы. Таня уже знала, что Берестняков так делает, когда бывает не в духе.
— Ты что?
— Спать хочется, — уклонился от ответа Прохор и собрал свои книги и тетрадки.
Таня пожала плечами, встала из-за стола и осторожно пошла к себе. Возле двери она остановилась, оглянулась на Прохора и прошептала:
— Спокойной ночи, Проша.
— Спокойной, — буркнул в ответ Прохор.
А ему так не хотелось, чтобы Таня уходила.
* * *
Берестняков не пришел и ко второму уроку.
— Таня, что с Прохором? Почему его нет в школе? — спросила Самарину Прасковья Егоровна.
— Не знаю. — Таня говорила правду. Она действительно не знала, почему Берестняков не пришел в школу. Уроки они вечером выучили вместе. Заболел? Вряд ли. Прохор крепкий, выносливый.
«Может, обиделся на меня за что-то? — подумала. — А за что?» — И стала вспоминать вечерний разговор с Прохором. Но, кажется, ничего обидного Таня ему не сказала.
Она стала смотреть в окно. На улице еще не растаяли сумерки. Пошел снег. Можно было подумать, что девочка любуется плавным и безразличным спокойным падением снежинок. А Таня думала вовсе не о снежинках. И не о Прохоре.
Ей припомнился летний день, когда она с отцом ездила на Оку, на Андреевскую переправу. Их приятель — старик бакенщик дал им плоскодонку. Они уплыли на свой любимый плес и поставили там с вечера донки, подпуска, жгли костер, кипятили чай, а потом лежали в шалаше и разговаривали. Таня помнит тот разговор слово в слово. Сама не зная почему, она спросила тогда отца, не жалеет ли он, что у него растет дочь, а не сын. Отец удивился:
— Почему тебе такое на ум пришло?
— Мне кажется, что все отцы хотят, чтобы у них были сыновья.
