Не нашли. Очки будто кто-то подхватил и забросил неизвестно куда.
Возвращались в Ягодное по старой своей лыжне. Возвращались медленно и молча. Прошка теперь шел вожаком, за ним следом — Лосицкий. Со стороны поглядеть — ребята играли в лошадки. Из ремней и шарфов сделали вожжи. Прохор «конь», Лосицкий — «кучер», но кучер странный, неопытный, с осторожными, робкими движениями.
Прошка услышал тихий и горьковатый запах дыма. Значит, подходили к деревне. Давно не возвращался так поздно Прошка домой.
Без огней Ягодное боязливо притаилось. Острая тоска уколола сердце мальчика. Ему захотелось опять вернуть недавнее прошлое, когда деревня смело встречала темноту огнями, когда в доме деда было тесно и шумно, когда ждал его самый близкий и самый сильный человек на земле — папка…
* * *
Лениво, не вылезая из будки, залаяла собака в крайнем доме. По привычке ей откликнулись соседские псы. Может, собаки знали, что в деревню вошли свои, а может, холод мешал, но только лай был недружный и без задора. И это Прохор заметил.
Возле нырковского дома Берестняков остановился и сказал Тане:
— Ступай домой, а мы проводим его. — Прохор все еще не решил, как ему называть Лосицкого.
— Я пойду с вами.
— Идите домой, — сказал Александр. — Мама ваша давно уже, наверное, беспокоится. А нам ведь еще надо зайти к Пете. Я должен переобуться.
Таня попрощалась и ушла. Петька повел к себе Лосицкого, а Прошка остался поджидать их на улице.
Ждал Прохор долго. Чтобы не захолодать, стал приплясывать. За это время, думается, сто раз переобуться можно было, а то и в бане выпариться. Наконец звякнула щеколда. Прошка приготовился наброситься на Петьку. А тут на тебе! Лосицкий взял и обезоружил Берестнякова:
— Простите, пожалуйста, Проша, — сказал он вежливо, словно там какому-нибудь важному человеку или учителю. — Я виноват, что вам пришлось так долго мерзнуть на улице.
— Ладно уж, — миролюбиво проворчал Прошка. — Да я и не замерз, — а Ныркова Прошка шибко толкнул в бок.
— Чего ты?! — ощетинился Петька. — Психует еще! Александр щеки обморозил. Оттирали. И дед с бабкой без еды его не отпустили.
— Очень-очень добрые люди твои бабушка и дедушка, — сказал Лосицкий.
— У нас все такие.
«А его на «ты» очкарик называет», — с непонятной завистью подумал Прохор и почему-то представил хитрое лицо бабушки Груни. — «У нас все такие», — повторил он мысленно слова Ныркова и тяжело вздохнул.
Проводив Лосицкого, приятели торопливо возвращались и не разговаривали. Уже расставаясь, Петька так, между делом, сообщил:
