Пфефферкорн ждал автобуса, доставлявшего к терминалу. Чтобы рукопись влезла в сумку, пришлось избавиться от части ручной клади: две пары трусов и носков и одну рубашку он торопливо затолкал в урну общественного туалета, которым, видимо, после уборки еще не пользовались: на раковине лежало нераспакованное мыло в вощеной бумаге с ленточкой.
Затем дождался, когда распечатают его посадочный талон.
Помаялся в строю ожидавших отмашки к проходу через рамку металлоискателя.
Плюхнулся в жесткое пластиковое кресло, дожидаясь приглашения на посадку.
Когда, наконец, взлетели, он покосился на задремавшего соседа и, расстегнув сумку, достал непрочитанные страницы.
Финальные сцены полнились действием. Пфефферкорн глотал строчку за строчкой, напряжение его росло в обратной пропорции к оставшимся листам. На предпоследней странице он был близок к панике. Пусковые коды благополучно возвращены, однако злодей, их укравший, все еще на свободе, да к тому же завладел пузырьком со штаммом гриппа, которым можно уморить все население Вашингтона и его окрестностей. Предчувствуя недоброе, Пфефферкорн взял последнюю страницу:
…пронесся точно пуля.
— Дик! — вскрикнула Жизель. — Дик! Я…
Слова ее потонули в оглушительном грохоте взрыва. С потолка пещеры градом посыпались камни. Стэпп захлебнулся пылью.
— Дик… я задыхаюсь…
Этот угасающий зов пронзил его ледяным холодом.
— Держись! Я уже рядом! — прохрипел Стэпп и, не мешкая ни секунды, кинулся в ледяную воду.
Всё.
Пфефферкорн заглянул в сумку — может, потерялась страница? Или целая глава? Ничего. Ну да, иначе и быть не может. Ведь книга не дописана. Расстроенный, он убрал незавершенное творение. Потом откинулся в кресле, прикрыл глаза и уснул.
Пфефферкорн кинул неразобранную сумку под кухонный стол и занялся делами. Просмотрел почту, заглянул в холодильник, позвонил дочери.
— Как провел время? — спросила она.
— Для похорон неплохо.
— Как Карлотта?
— Ничего. Тебе привет.
— Надеюсь, будете общаться, — сказала дочь и, помолчав, добавила: — Может, опять к ней съездишь.
— Ну, не знаю.
— А что? Думаю, тебе это на пользу.
— Поблевать в самолете?
— Я не о том, папа.
— О чем же?
— Ты понял, — сказала она.
— Вообще-то нет.
— Позвони ей.
— И что сказать?
— Поблагодари за приятную встречу. Скажи, хочешь снова ее повидать.
Пфефферкорн вздохнул:
— Милая…
— Ну, папа. Я же не дура.
— Понятия не имею, о чем ты.
— Тебе на пользу.
— Что?
— Если у тебя кто-то будет.
Нечто подобное она уже говорила, когда подростком зачитывалась викторианскими романами.
