Костин дед, прошедший войну, герой и орденоносец, много лет проработавший в органах, изловивший не один десяток шпионов, за год до смерти получил казавшийся тогда огромным участок в только что образованном садовом товариществе неподалеку от станции Лесодолгоруково – пятнадцать соток. В то время как советским стандартом были шесть. Участок был завещан сыновьям – Гене и Грише, Костиному отцу и дяде. Таким богатством просто грех было распорядиться непродуманно.
Сначала был проект. И не одного дома, а всего участка. Почти три месяца Костин отец, дядя Гриша, да и сам Костя корпели над ним, обложившись справочниками по проектированию и строительству загородных домов. Ругались и спорили до хрипоты, прекращали планировать, рвали и выбрасывали чертежи – и снова собирались, чертили, обсуждали ночи напролет (а наутро Костик прогуливал школу). Но в результате учли все: большой двухэтажный дом с мансардой, хозблок, парники, огородик, «шашлычный угол» и даже баньку.
Материалы доставали в четыре руки: у дяди Гриши были свои каналы, у Костиного отца – свои. Строился дом на две семьи, и никто был не вправе филонить.
Но Костя! Мы с Санчо тем летом несколько раз приезжали на строительство усадьбы, как гордо именовал дачу наш друг, – не столько помочь, сколько повидаться. Создавалось ощущение, что Костя везде. В шортах и кедах, загорелый, окрепший ( не то что мы – бледные задохлики), он носился по участку: приносил, оттаскивал, приколачивал, пилил, устанавливал, копал... При этом у каждого из участников процесса была стройная и строгая логика действий, разработанная вдохновителем процесса – Костиным отцом.
Аборигенов к строительству привлекали, конечно, но эпизодически: во-первых, они все время норовили что-нибудь стянуть, во-вторых, постоянно выклянчивали за работу водку помимо полученных денег, а в-третьих... Вся округа ходила глазеть на диковинное строительство, и доброты во взглядах этих людей не было...
Костя пришел в школу только в октябре. При сумасшедшей нагрузке всех участников проект осуществили за шесть месяцев и закончили глубокой осенью. Построили грандиозно, на славу и на века: мы, как лучшие Костины друзья, в числе прочих гостей были приглашены на открытие (слова презентация тогда в лексиконе русского человека не существовало), дивились, бродя по участку, где все было стройно и красиво, и даже попарились в бане, оказавшейся на деле не такой уж и маленькой.
Костиного отца, человека замечательной души, это строительство доконало – морально и физически. Всю последующую зиму и весну он проболел, полтора месяца погрелся на солнышке на своей половине недавно отстроенной фазенды, и отсюда увезла его скорая с сердечным приступом: то ли по радио что-то услышал, то ли увидел по телевизору (а он всегда воспринимал окружающую жизнь очень близко к сердцу, пропускал через себя). До Москвы его не довезли.
